Феликс Кандель - Смерть геронтолога

– Браво! – восторгается Боря‚ и караван аплодирует без звука.

Торчит зонт посреди пустыни. Под зонтом – стул. Сидит на стуле балалаечник-виртуоз‚ нехотя перебирает струны‚ извлекая из инструмента тягостную меланхолию‚ а на земле стоит коробка для подношений. Поиграет – кинет себе монетку. Поиграет – еще кинет.

– Вот те раз! – удивляется Нюма. – Этого человека я встречал на площади.

– Он и есть на площади‚ – разъясняет горбун. – Однако там его нет. В город надо взойти‚ но кому это под силу?

Постояли. Послушали печального виртуоза.

– Нюма‚ – говорит Боря с высоты верблюда. – Это оно. Та самая мелодия! Но у Соломона Кугеля выходило веселее.

Балалаечник смотрит на них без интереса. Он музыкант‚ у него свое осмысление.

– Не так‚ – возмущается Боря. – Это звучит не так! Его надо к Сасону. Чтобы привил вкус к жизни.

– Он был у Сасона‚ – отвечает горбун. – Кто из нас не был?

Еще постояли. Еще послушали. "Чего же ты мне пупсики крутил?.." Куда звал‚ завлекал‚ обольщал-заманивал? Зачем говорил‚ что жизнь на подходе – восторг-объедение? Кто родился затейником‚ тому им и оставаться. Ублажать этих взбесившихся на отдыхе идиотов‚ налетающих на морское побережье волна за волной; натерпеться‚ выслушивая игривые завлекания‚ наглядеться всласть на мало прикрытые телеса‚ потряхивание жировыми валиками на танцплощадке‚ на их двенадцатидневный гудёж с рыганием и непременным рассолом для опохмелки‚ который подают на завтрак.

– Пошли с нами‚ – зовут его. – Путь далёк. Время дорого. Верблюды выносливы.

Балалаечник в недоумении поднимает бровь. Балалаечник не отвечает‚ не желая выслушивать досадительные речи‚ и идти с ними не желает‚ выглядывая на горизонте обещанное облако‚ которое перенесет без усилий в благословенные края – со стулом‚ зонтом и балалайкой. Без облака не стоит начинать столь рискованное предприятие‚ бить ноги – свои и верблюжьи. И не крутите пупсики затейнику приморского дома отдыха...

– С другой стороны‚ – говорит Кугель. – Его тоже можно понять.

Можно‚ конечно‚ можно! Идет караван по пустыне. По земле жаждущей и иссохшей‚ по бесплодности могильной тьмы‚ где воды горькие‚ травы соленые‚ бедствия напополам с опасениями. Облака Славы не окружают их‚ ибо прошло время доброй воли Небес‚ когда сверху изливалось милосердие. Столпы огненные не клубятся впереди‚ чтобы указывать путь‚ не вылетают искры из ковчега‚ поражавшие врага в засаде‚ змея под ногой‚ ехидну со скорпионом‚ ибо нет у них ковчега. Не выпадает для них роса – искристой скатертью‚ обращая пустыню в стол подношений‚ не опускается на скатерть манна небесная‚ круглыми аппетитными караваями – сейчас из печи. Морской ветер не приносит вожделенных перепелов для утоления желаний плоти; не передвигается с ними колодец – скалой с пчелиными сотами‚ из которых сочится влага; не развеваются знамена из шелка с вышитыми на них пометами – лев‚ бык‚ орел‚ растение дудаим‚ чтобы возвысить суетливую толпу до подобия небесного воинства. Не трубят серебряные трубы‚ призывая в дорогу‚ дабы прошли в смятении через духовные испытания‚ поднялись от земли Гошен к вратам премудрости‚ души закалили до бесстрашия. И не копают они могилы‚ ночи не проводят в них‚ чтобы выяснить поутру: кого хоронить‚ а кому идти дальше; и если на поколение пустыни законы природы не распространялись‚ даже червь в могиле их не глодал‚ людей этого поколения черви поедают при жизни.

– Кстати о могилах‚ – скажет прозорливый Нисан. – Через тысячи лет от сотворения теперешний мир будет уничтожен по Высшему повелению и создан заново. Имеется такое мнение.

Помолчат. Впитают слова знающего человека. Поинтересуются озабоченно‚ желая завершить неотложное:

– Сколько же нам осталось?

– Живите‚ – дозволит Нисан. – Дышите. Имеется и иное мнение.

6

Горбун говорит:

– Приготовьтесь! Вступаем в край мечтательных превратностей.

Верблюды – как по команде – высоко поднимают ноги. Брызгают фонтанчики из-под копыт‚ всяким шагом вскрывая невозможное. Пространство‚ припорошенное пылью‚ раскрашивается цветными отпечатками. Розовые пески. И пески бурые. Рыжие пески и пески в окалине. Бледносерые. В голубизну с желтизной. В белизну с просинью. Всплывает потревоженной переливчатая взвесь – красным‚ оранжевым‚ желтым‚ зеленым‚ голубым‚ синим‚ фиолетовым‚ будто некое творение пустыни подает знаки себе подобным‚ изнывая в одиночестве во вселенной‚ готовое принять и полюбить с первого‚ второго‚ с любого взгляда.

– Боря‚ – шепчет Нюма. – Это мне снится?..

– Это никому не снится‚ – отвечает горбун и перетекает из цвета в цвет в тех же сочетаниях‚ словно и он ищет себе подобных. Нюма перетекает вслед за ним. Боря с верблюдом. Некто в глубинах паланкина‚ скрывающий лицо свое. Все остальные.

– Это не тот путь... – кричат с отдаленного верблюда. – Это не тот‚ не тот! Нельзя поперек понятий!

– Можно‚ – отвечает горбун. – Нужно. Именно поперек. Выход – вхожу. Вход – выхожу. Это и есть нынешнее испытание. Это – других не будет.

Караван останавливается. Верблюды‚ подламывая ноги‚ с облегчением укладываются на песке. Горбун возглашает:

– "Чудо изнутри чуда". Дивертисмент блуждающих душ! Немые и озвученные. Цветные и черно-белые.

Завеса отпахивается‚ выказывая декорацию в мареве изменчивости. Киоск с товарами. Мужчина за стеклом в несмелых колыханиях.

– Кто такой? – спрашивают его.

– Беспокойный Хаим. Сын праведного Менаше. Отец нервного Ицика.

– Чем торгуем‚ Хаим?

– Цветными песками. Развесными и в упаковках.

– Кто же здесь покупает?

– Никто не покупает. Это не коммерция‚ а наказание – быть миражом.

Горбун разъясняет:

– Это‚ действительно‚ наказание. Иметь и не обладать. Желать и не завершить. Сострадать и не утешить.

– Почему так?

– Землю покинувший в беспокойстве – в беспокойстве пребудет. Спрашивается: как долго? Достаточно долго. Землю покинувший в ладу с миром обретет упокоение. Что значит: в ладу с миром? Это – в ладу с собой. Вопросы есть?

– Есть. Он тут один?

Хаим отвечает:

– Если бы! Нас много‚ да и пустых киосков достаточно. Для безумного Шмулика‚ который купил всех и продал всех. Для недостижимого Дуду‚ который скоро умрет: самое время – подобрать киоск и разложить товар. Для сына моего Ицика‚ если не утихнет.

– Этот утихнет‚ – обещает некто из глубин паланкина. – И довольно скоро. Ему послано. С уведомлением о вручении. "Тобой недовольны‚ Ицик..."

Шевеление в глубинах каравана. Шарканье подошвами. Нервный Ицик сползает с верблюда и осторожно приближается к киоску. Следы остаются на песке: бурые‚ розовые‚ светлосизые‚ в синеву с прозеленью.