Юрий Красавин - Холопка

«А хорошо тут! — решила Раиска. — Я б тоже так-то пожила».

Осторожно ступая, чтоб не оставить следов, обошла она палатку вокруг. Замирало сердце: а ну как сейчас вылезет этот Арсений Петрович из своего полотняного домика да и спросит:

— А чего тебе тут надо? Как ты смеешь сюда заходить, холопка?

У нее было такое ощущение, словно она пришла в чужое жилье незваная и воровато оглядывает чужое добро. Она решила заглянуть в палатку. И заглянула: там было много мягких вещей — то ли одеяла, то ли подушки… матрац надувной, на матраце том радиоприемник… и даже телевизор, величиной с хлебную буханку.

Раиска со смущением отступила: смелость ее принимала уж слишком предосудительный характер.

А вид от палатки, как отметила она, — словно с веранды барского дома. И на пруд, и на берег за прудом, где недавно выплясывала девка в сарафане… холопка. Она купалась в чем мать родила… и вся эта сцена — как на ладони отсюда.

«Ну и что особенного! — стала она оправдывать себя. — Подумаешь! И на пляже люди раздеваются… А чем тут не пляж?»

Вот мостки, с которых он умывается; сделаны неумело, неосновательно, зато незаметны и не нарушают диких зарослей пруда — тут и осока, и тростник мелкий, и белые кувшинки.

Вот висит на сучке дерева его куртка-ветровка, а под елкой стоят его белые сандалии.

Вот в осоке у воды чисто вымытые кастрюли, миски, сковородка; над ними сушится на ветерке полотенце «кухонное».

«Ишь, порядок везде, — отметила Раиска, — как у хозяйственной женщины. Уж не ухаживают ли за ним?»

Мысль эта немного насторожила ее: может, он не один тут живет, а с женщиной? Но тогда кое-какие вещи женские вещи тут были бы…

«Халат, глядишь, висел бы или тапочки да туфли стояли под кустом рядом с его сандалиями, — размышляла Раиска. — А что, если к нему кто-то приходит… например, из другой деревни?»

Она тотчас отогнала эту мысль: некому сюда приходить! Да и кто о нем знает? Вот только она, Раиска, да еще мать. Но ведь мать не пойдет сюда!

«А если… Нет-нет! Не была».

Она села в креслице, в котором когда-то сидел сам хозяин. Опять вспомнила о той женщине на портрете: кто такая? И почему так печальна? И не из-за нее ли, в самом деле, он забился в этот лесок, как раненый зверь в нору?

«Пустынник… Отшельник».

Она поймала себя на том, что думает об Арсении Петровиче как-то очень уж хорошо, прямо-таки с нежностью.

«Уж не влюбилась ли я?.. Может, это и есть любовь, о которой в книжках-то пишут? Может, она именно в том, что думаешь о человеке с такой радостью? И не только думаешь, но и хочешь сделать ему что-нибудь хорошее».

Ей хорошо было сидеть тут. Прежний Яменник отнюдь не казался страшным или чужим. Напротив, было тихо и покойно, по-домашнему уютно… Птицы щебетали. Ветерок ласкал. Лягушка еще старательнее терла свои калоши одна о другую.

«Я поступала плохо, — раскаянно сказала она себе. — Я неправильно поступала! И вчера, и позавчера, и раньше. Нехорошо себя вела. И то, что с самой первой встречи обращалась к нему так развязно, на „ты“… И все эти мои дурацкие вопросы, вроде „Кто такой?“, „Что тебе тут надо?“ Зачем я так его… Конечно, он сразу решил, что я взбалмошная, дерзкая, грубая девка… именно холопка. Он не ошибся».

Она вспомнила все с самого начала: и как впервые увидела идущим по полю, а гроза его настигала, а в ней было злорадное чувство: скорей, дождик, скорей!.. И как явилась к нему сюда, на этот пруд, и стала задавать дерзкие вопросы… И как разделась перед ним донага…

«Что он обо мне теперь думает? Какой меня представляет? Вот интересно бы знать… А что хорошего может он обо мне подумать?»

Помучив себя раскаянием, решила все наоборот:

«Да ничего плохого я не сделала! Напротив, он очень заинтересован мной. Он у меня в руках, я еще с ним поиграю, как кошка с мышью. А то ишь какие речи! „Понадобишься — позову…“, „Велю выпороть на конюшне…“ Ты мне за это дорого заплатишь, помещичий отпрыск, крепостник! У нас, у холопок, собственная гордость, на буржуев смотрим свысока».

Она развеселилась. Но вспомнила о той печальной женщине на портрете в ручье и тоже опечалилась. «Что за особа? Почему он ее изобразил? Ведь не один день, небось, трудился! Наверно, любит… а коли так, то больше никого никогда не полюбит».

Довольно долго она сидела, размышляя. Но вот тревожно застрекотала сорока, и другая тоже. Раиска вскочила и поспешно покинула столь понравившееся ей место.

Домой она возвращалась не то, чтобы крадучись, но с соблюдением предосторожностей. Ей очень не хотелось, чтоб кто-нибудь ее видел идущей от Яменника.

Уже подходя к деревне своей, оглянулась назад и увидела: по старой дороге от деревни Дятлово пробирается автомашина. Именно пробирается, потому что дорога непроезжая, не разгонишься лихо. Автомашина свернула чуть в сторону и остановилась, из нее вышла… Раискина мать.

«Вот это да!» — ахнула Раиска.

Мать о чем-то разговаривала с человеком, сидевшим за рулем, после чего отправилась в свою деревню, автомашина же — иномарка! — стала пробираться в сторону Яменника.

Все это поразило Раиску… Кто-то еще хочет поселиться в лесочке? Или гости едут к «помещику»! Или это сам он сидел за рулем? Да, конечно, он сам! Как она, Раиска, ранее не догадалась, что не пешком же он добрался из города до Яменника! У него столько вещей — на своем горбу не принесешь. Небось, где-то на опушке леса прячет машину, а когда надо, ездит в город за продуктами. То-то у него пиво в бутылках! Небось, свежее…

Раиска, хмурясь, стала высчитывать, могла ли ее мать заранее договориться с Арсением Петровичем о поездке в город. То, что этот Арсений Петрович и мать оказались вместе — это случайность? Или все-таки сговор у них?

Нет, не могло быть сговора. Мать все время на виду… никуда не уходила от дома.

Вернулась домой Раиска — и мать следом, как ни в чем ни бывало. Впрочем, была очень оживлена, то и дело чему-то улыбалась.

— Ты на рынок стала ездить на автомашине? — не вытерпев, осведомилась Раиска с самым безразличным видом.

— Увидела! — мать всплеснула руками. — Углядела! А я думала, ты тут делом занята.

— Этак о вас не только я, а вся деревня скоро будет говорить, — сказала Раиска.

— Ну уж, — мать даже зарделась, как от похвалы.

— Что ж он тебя до самого дому не подвез, кавалер этот? По соображениям конспирации?

— А ручей там… Мосточек-то провалился еще в прошлом году, да и вообще той дорогой никто теперь не ездит. Уж мы от Дятлова не ехали — ползли, еле-еле.

Стали собирать на стол. За обедом мать оживленно рассказывала:

— Стою за прилавком, торгую, а он и подходит… Арсений Петрович. Веселый такой! Стал мой товар расхваливать. Тотчас ко мне покупатели выстроились в очередь, я и расторговалась мигом. Предложил подвезти меня… Как было отказаться!