Юрий Красавин - Хуторок

«Так ведь опять будет то же, что с Татьяной! Ну, народим детей, и вырастут еще двое-трое вот таких оболтусов, как мои. То-то радости от них!»

И сам же себе возражал:

«Нет, там они с раннего детства втянутся в хлопоты по хозяйству: огород копать, за скотиной ухаживать, в лес с топором, на озеро с сетью, косить и стога метать, пахать и сеять, жать и молотить. Это здесь они лоботрясничают, не знают, чем занять себя, а там-то была бы у них нормальная, здоровая и такая красивая жизнь! Ведь природа облагораживает человека, очищает душу и тело. Она приучает трудиться, а труд — как молитва».

На хуторе том лошадка у двора, собака у крыльца, звон твоего молота по наковальне или в твоих же руках звон бруска по косе.

— Женя, ты спишь? — донеслось с надувного матраца.

— Нет.

— Я вот думаю: хорошо бы ребят наших туда.

— Пусть ищут свой хуторок, — проворчал он через некоторое время.

— Они не умеют, Женя! — сказала виновато мать этих оболтусов.

— Как это не умеют? — удивился Евгений Вадимыч: ему не приходила в голову такая простая мысль.

— Да вот так.

— А ты? — спросил он после паузы.

— Что я?

— Разве и ты не умеешь? Там же рядом должен быть еще один островок, на нем живет плечистый бородатый мужик, без хозяйки мается. У него корова недоена, печь нетоплена.

Татьяна озадаченно помолчала, потом сказала:

— Нет, Женя, я без тебя никуда. Мне ни бритого, ни бородатого не надо.

— Да ведь это просто так, как игра, забава. Снотворное на ночь.

Сказал, а сам подумал иначе: может, построить и ей домишко на хуторке?

— Ладно, — сказал он великодушно, уже засыпая. — Там места и тебе хватит.

Он слышал, как Татьяна смеялась в подушку, но слышал и петушиный крик в хуторке, щебет ласточек над обрывом, жужжанье пчел, шелест ветерка в листве.

Там было раннее утро. Солнца еще не видать, но облака уже зарумянились с одного краю, как пироги в печи от жаратка с углями. Обильная роса лежала на траве, и туман стлался в низинке, где ручей впадал в речку. Нарядный петух вышел со двора, посмотрел строго и дерзко, по-мушкетерски, и пропел, будто на поединок вызывал.

У каждого были свои заботы: Евгений Вадимыч запрягал лошадь в плуг. Мила вышла на крылечко проводить его и наблюдала, как он управляется с упряжью. Она сильно сомневалась, что это у него получится, не говоря уж о том, что пахарь он, конечно, аховый.

— Не страдай, — сказал он ей. — Нормальный мужик в пределах своей мужской профессии должен уметь делать все: и дом построить, и землю пахать.

Дернул вожжи, лошадка тронулась со двора, волоча за собой плуг.

— Печь истоплю и принесу тебе поесть, — напутствовала его Мила. — Нынче ватруху с черникой испеку, ты такую любишь.

— Ватруху надо еще заработать, — сказал он полушутя, полусерьезно.

По дороге неторной, пересеченной толстыми корнями деревьев, как рука жилами, глухо стукал волочившийся плуг. Птицы щебетали упоенно — самый радостный для них час: весь лес будто смеялся этим птичьим щебетом. Белка смотрела на человека и лошадку с нижних веток, не боясь. Вот и поляна широкая, мелкий ельничек по опушке — тут Евгений Вадимыч остановился. Зеленая клеверная отавка ровно стлалась по полю — клевер здесь уж третий год. Значит, задача такая: к Спасу-медовому вспахать, а к Спасу-яблочному засеять озимой рожью.

Солнце уже золотило верхушки деревьев: проспал пахарь, пораньше надо было вставать!

— Ну, — сказал Евгений Вадимыч сурово и осенил себя широким крестом. — Господи, благослови.

Никогда раньше он не крестился, а тут как-то само собой к месту пришлось.

1992 г.

Опубликовано 01.07.2004