Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА

Ему вдруг представилось, что это не Жанна, а Марина жалуется кому-то на мужа, которого прогнала, то есть на него, а этот кто-то ее утешает и говорит про него: «Ах, подлец этакий! Ну хочешь, я ему морду набью?»

– Ну хочешь, я ему морду набью? – предложил он, чтобы что-то сказать, и услышал в ответ:

– Набьешь… Он тебя на голову выше и в полтора раза шире…

– Но ты же ему действительно пока жена, – сказал он, уязвленный этим сопоставлением.

Жанна стянула с головы вязаную шапочку, тряхнула волосами. В глазах ее сверкнули слезы. Она закусила нижнюю губу.

– У тебя дверь запирается?

– Что? – не понял он. – Какая дверь?

– Ну, твоя, вот эта.

– Нет, не запирается…

– Ну, запри ее как-нибудь, на стул, что ли… Или придави чем-нибудь…

– Зачем?!

Жанна соскочила с койки, сняла со спинки стула его пиджак, кинула пиджак на стол, подняла стул и продела его ножкой в дверную ручку. Тут же у двери сбросила на пол пальто, спустила вниз и сняла чулки-сапоги, расстегнула и стряхнула назад кофточку, стянула пояс вместе с чулками, расстегнула и сняла через голову юбку и, переступив через свои одеяния, в одной комбинации шагнула к нему, оцепеневшему…

Позже она сказала успокоенно и мстительно:

– Теперь я ему не жена. Давно надо было…

С тех пор у них установились ровные теплые отношения – как у супругов, проживших вместе три десятка лет. Заблоцкий стал бывать у Жанны дома, познакомился с ее мамой, а вскоре и с родственниками – сестрой и мужем сестры.

Сестру звали Агния. Она оказалась значительно старше Жанны, и если Жанна имела вид вполне благополучной молодой женщины, то Агния выглядела процветающей дамой: умеренная полнота, холеные руки в массивных золотых кольцах и перстнях, на матовом розовато-смуглом лице ни намека на мешки под глазами или склеротический румянец – здоровое сердце, здоровые почки и печень, уравновешенная психика. Плюс семейное благополучие. Из таких женщин и выходят долгожительницы, увеличивая к общей радости среднюю продолжительность жизни, и дай им бог здоровья и многих безбедных лет!

Работала Агния делопроизводителем в загсе.

Муж ее, Леонид Иосифович, такой же упитанный и процветающий, работал в кондитерском объединении.

К Заблоцкому они отнеслись со сдержанной любезностью, а Жанну, как видно, очень любили, желали ей всяческого добра и счастья и с трогательной уверенностью считали, что она достойна лучшей участи, нежели положение «соломенной вдовы».

Жаннина мать была, наверное, очень красива в молодости, но красота счастья ей не принесла, судя по глубоким резким морщинам и печати усталости и разочарования. Говорила она мало, тихим вялым голосом, однако дочери и зять слушали ее предупредительно и со вниманием.

Заблоцкому любопытно было наблюдать за этими людьми, разбираться в оттенках их взаимоотношений. Видно было, что сестры дружат друг с другом, при этом живая, энергичная Жанна верховодит вальяжной Агнией; что мать они почитают, но, как видно, меж собой более откровенны, чем с нею; что Агния терпит подтрунивания мужа только на людях и так далее… Обычная добропорядочная семья, ячейка общества, альфа и омега благополучия; тактичные, благовоспитанные люди – о нем они, конечно, все знают от Жанны и потому избегают глядеть на его костюм и разговаривать о разбитых семьях. И вообще к нему не лезли с расспросами, и он тоже помалкивал, управлялся с индюшачьей ногой, стараясь не очень спешить, и переглядывался с Жанной. Она ловила его взгляд и, подняв брови, спрашивала глазами: «Ты чего-то хочешь?» – «Нет, спасибо, – отвечал он, – просто проверяю, помнишь ли обо мне». Переглядки эти все заметили и относились к ним одобрительно.

Конечно же, это были смотрины, Жанна потом сама в этом призналась. «Ну и как?» – спросил Заблоцкий. «А ничего, понравился».

Да, он знал за собой это забавное свойство – нравиться чужим родственникам. В роли жениха, который начинает с будущей тещи, он преуспел бы…

Жанна стала приходить к нему часто. С Розой она во всем быстренько разобралась: та напрочь отказалась от каких бы то ни было притязаний и поползновений, и Жанна сменила ревность на дружелюбие. Роза тоже прониклась к ней симпатией и, когда Жанна приходила, старалась уйти куда-нибудь и возвратиться попозже. И даже Диана Ивановна как-то призналась на кухне Заблоцкому, видимо, смирившись с безнравственностью нынешней молодежи: «Ваша Жанна производит положительное впечатление».

Заблоцкий смолчал тогда и не сразу спохватился. Что ж это он?! Позволяет обсуждать достоинства его подруги на общей кухне. Как просто и незаметно стал он отмалчиваться там, где раньше не спустил бы! Как легко смирился с тем, что Жанна один раз взяла билеты на концерт, другой раз – в кино, а потом это как бы нормой стало, что не он ее водит куда-нибудь на развлечения, а она его. Вот это и есть феминизация в действии, хотя Жанну никак не назовешь «эмансипухой», тем-то она и привлекательна. Все вековечные женские слабости – при ней, и ей, наверное, нравилось бы быть ведомой…

А о главном не было пока сказано ни слова. Потайных Жанниных мыслей Заблоцкий не знал, сам же прикидывал так и этак, и получалось, что Жанна подходит ему по всем статьям, притом сама его выбрала, что уже есть важный залог прочности их возможного союза. Но говорить ей об этом – зачем?

Прогуливаясь вечерами после кино или просто так, они, не сговариваясь, шли, шли и оказывались возле стройки. Стояли, смотрели, отмечали, как продвигается дело. У Заблоцкого в такие минуты просыпались инстинкты собственника, квартировладельца, и он по-хозяйски прижимал к себе локоть Жанны. И все его генеральные планы и замыслы в эти минуты меркли, отступали, и возникала мысль о том, что вот добиваешься чего-то, суетишься, надрываешься, а ведь если разобраться, человеку нужно так немного: иметь свой дом, свою женщину, свою работу и немного свободных денег. Какой дом – большой или маленький, с дачей или без дачи, с гаражом или без гаража – это уже вопрос честолюбия. Ну, а у него скромные запросы, и его вполне удовлетворит то, что так великодушно и неожиданно преподносит ему судьба.

Иногда он спрашивал Жанну:

– Ты ко мне хорошо относишься?

– Очень! – отвечала она и приникала к нему.

Воспоминание, которое пробилось, высветилось меж других дробных картинок.

Вечер. Он со своими книжками на кухне, притворив дверь с большим непрозрачным стеклом. Витька со своими книжками в комнате. Марина из последних сил читает ему, доносится ее бормотание. Больше часу она не выдерживала, а Витька мог слушать книжки и час, и два. Для Заблоцкого это Маринино «бу-бу-бу» было привычным успокаивающим фоном, показателем того, что дома все в порядке, ребенок под присмотром, можно спокойно заниматься своим делом.