Екатерина Перченкова - Масяня и все-все-все

Масяня иногда выходила к нам из леса и садилась рядом.

Иногда она поворачивала голову и пристально смотрела кому-нибудь в глаза.

Это было незабываемое, невозможное и даже почти невыносимое чувство.

Тебе в глаза смотрит прекрасное существо, о котором ты знаешь: рай – это подойти, и обнять его, и зарыться лицом в голубой пушистый мех.

Оно смотрит в глаза – и ты понимаешь, что оно любит тебя.

Как сорок тысяч кошек.

Мы все были у Масяни на коротком поводке. Весь наш мудацкий межгалактический гринпис.

Сайгона в миру звали Саша Павелецкий, родом он был из Питера. Старый походник и алкоголик. Док сказал, что давно советовал ему сходить к психиатру, потому что явления, которые Сайгон описывал как мощный психоделический опыт и астральную борьбу с Тёмными Силами, опасно походили на просоночные галлюцинации. Опыт действительно оказался мощный: однажды (по всей вероятности) Сайгон проснулся не в себе и начал неиллюзорно пиздить Ворошилова, а тот не остался в долгу и въехал ему в висок какой-то корягой. Ворошилов помер от внутреннего кровотечения, а Сайгон в сумеречном состоянии залез на дерево, закрепился там ремнём и скрученной в жгут футболкой между двух толстых веток – и тоже помер: от кровоизлияния в мозг. В общем, тёмное вышло дело. У Дока на этот счёт были подробнейшие отчёты СМЭ, но сетевых искателей истины, которая всегда где-то рядом, они не впечатлили. Тем более что Сайгон был щуплый, а отпиздил здоровенного Ворошилова как-то совсем уж зверски. В какой-то момент главной версией происшедшего сделалось нападение снежного человека.

Это уже было опасно. «Снежный человек» - почти то же, что «Масяня здесь».

Белобородов тогда выдернул Толю Баянова из его шарашки, выделил ему для вдохновения две бутылки водки и сказал: бога ради, срочно сгенери хуйню. И Баянов выдвинул и обосновал солидную, стройную, отчасти даже академичную версию об аномально высоком паводке. Этим самым паводком Ворошилова якобы приложило о ствол сосны, а Сайгон на той же сосне спасался от воды, но почему-то не спасся. На утопленников оба не тянули согласно той же СМЭ, но Баянов и это обосновал: поток был очень сильный, и оба получили несовместимые с жизнью травмы раньше, чем успели захлебнуться. Толя распихал по разным форумам столько графиков и отчётов об уровне паводка в разных регионах в разные годы, что тема стала казаться всем слишком академичной, то есть – скучной. К тому же местные утверждали, что уровень паводка определяют по Змейке: если в мае по берегам зелёная трава, то обычный; если говнище – то аномально высокий. А такого, чтобы вода пошла выше берегов, не бывало.

Зона стала местом круглогодичного паломничества доморощенных малдеров и скалли.

Мы сидели в Перми, на кухне у Лорки, и разговор шёл о том, что теперь для них найти Масяню – дело времени. Мы с Доком вышли на балкон покурить, и я еле смог разжать кулаки. В голове вертелось: Масяня, запертая в тесной клетке в подвале какого-нибудь секретного института. Масяня, утыканная иглами и трубками, на прозекторском столе. Или даже проще: какой-нибудь ублюдок напивается и прётся в лес с огнестрелом. Да чтобы хоть одна голубая шерстинка упала с её прекрасной головы…

Я пришёл в себя и увидел белые от ярости глаза Дока.

Наклейка с буквами «ММГ» на лобовом стекле доковского вездехода означает «мудацкий межгалактический гринпис». Мы так решили в тот вечер: если мудаков вокруг слишком много – надо стать главными среди них.

Мы организовали в Зоне постоянный лагерь и смену дежурств.

Белобородову и притворяться не пришлось, репутация у него была та ещё, а все остальные начали старательно косить под экстрасенсов, контактёров и просто прибабахнутых. Высокомерие, агрессивная дурь, отсутствие логики и визгливые интонации в спорах быстро сделали из нас всем известное посмешище. Туристы ходили к нам как в цирк. Зато дальше нашего лагеря они уже не могли пройти, так что Масяня была в безопасности.

К вечеру Белобородову позвонили из города и сказали, что сканы с фотографий Раджабова какая-то сука засветила в сети на два часа раньше, чем Лорка. И теперь можно ждать чего угодно.

Все задёргались, но не испугались особенно: выкручивались раньше – выкрутимся и теперь. Мне, правда, было не по себе. Сидеть на месте я больше не мог и пошёл мерить круги вокруг нашей поляны. Посмотреть бы на Масяню. Сразу стало бы лучше. Почему-то остро хотелось домой и под одеяло. Может, словил-таки простуду?

Я остановился в густом кустарнике и сказал вслух:

- Масяня… Пожалей нас уже, а?

- Чего? – спросили слева, и ко мне из кустов выломился сумрачный Док.

- Ничего, - пробормотал я. И увидел на той стороне поляны Белобородова, какого-то совсем убитого. Случалось и хуже, но тут издалека было видно, что Димыча нефигово разобрало; нервы сдали, что ли.

- А чего Димыч такой? – спросил я на всякий случай и оглянулся на Дока. – Э… а ты чего такой?

- Ты в курсе насчёт посадить дерево, построить дом, родить сына? – спросил меня Док каким-то нехорошим голосом. Я кивнул.

- Так вот. Белобородов за свои сорок два года построил сортир. Одну штуку. Ярко-красный. И тот нахер никому не сдался. А я – не лучше.

Он отвернулся и пошёл в лес. От него шарашило бензином и ещё какой-то вонючей химией. Потом в лесу затарахтел его вездеход. Потом к Белобородову подошла Лорка, они говорили совсем недолго – и Лорка вдруг то ли пискнула, то ли всхлипнула – и обвисла у Белобородова на руках. Я побежал к ним, и мы вместе посадили Лорку, белую, с круглыми и пустыми глазами, на землю. Димыч сказал (по его голосу как будто прошлись жёстким ластиком ): - Док прямо сейчас создал новую тему на форуме, заявил, что к нему в руки попали очень важные документы об испытаниях секретного оружия в этом районе. Что он едет в город сделать копии.

Я сначала ничего не понял.

- Док много понимает в судмедэкспертизе. А ещё больше понимает в своём вездеходе. Главный предмет обсуждения на следующие пару лет – как правительство убрало Дока, что конкретно было испорчено в машине, куда делись документы и что в них было. Тема снежного человека закрыта.

Я сел рядом с Лоркой и обнял её изо всех сил. Была подленькая мысль об неё погреться, но Лорка была вся ледяная.

Вечером – это был самый дерьмовый вечер за все годы существования лагеря – я не выдержал и пошёл на Люсины слёзки. Бесшумно обогнул Лорку – её было видно по оранжевой куртке и слышно по всхлипам. Вычислил в камышах лысеющую башку Белобородова, но он был достаточно далеко. Я лёг в траву у самого берега и уставился в небо. Пахло дымом и сырым торфом. Надо головой стояли высокие зелёные кусты.

В сумерках пришла Масяня и села у воды – сначала лицом к болоту, а потом обернулась и посмотрела мне в глаза. Стало легко и тихо..