Пол Расселл - Недоподлинная жизнь Сергея Набокова

— Ну давай же, — сказал он. — Солнце освобождает нас от всех надуманных обязательств. Порадуйся ему! Пусть оно переведет тебя на совершенно другой язык!

Похоже, настроение у него было хорошее.

Я отклонил его предложение и просто опустился на пятнышко чистого песка. В юности мне пришлось пережить пару неприятных происшествий, и они научили меня, что в присутствии других мужчин мне лучше оставаться одетым, — я распространял эту предосторожность даже на моего брата. Уж не намеренно ли он провоцировал меня — или и вправду забыл о моих сложностях?

— Ты похож на старичка-пенсионера, — недовольно сказал Володя. — Сними, ради Бога, хоть пиджак и туфли. Неужели ты вообще не способен получать удовольствие?

Я ответил, что у меня свои удовольствия, спасибо, и ему хорошо о них известно. Думаю, эти слова и подтолкнули его к дальнейшему, однако я к тому времени уже устал от его нападок.

Володя закурил папиросу, второй мне не предложив, взглянул в небо, в бездонную синеву, где обозначился вдруг маленький биплан, и многозначительно выдохнул дым.

— Отец говорил со мной о тебе в его последнюю ночь на земле.

Я достал из кармана собственную пачку папирос и закурил тоже. Сказанное Володей было для меня новостью. Впрочем, со времени смерти отца мы с братом виделись редко.

— Перед тем как лечь спать, мы разговорились о «Борисе Годунове», и отец вспомнил сцену, в которой Царю привиделось в стекле часов лицо его убитого сына [73] Ошибка либо автора, либо постановщика спектакля. Маятниковые часы были изобретены Гюйгенсом в 1657 году. Борис Годунов скончался в 1605-м. и он в ужасе закричал, признавая свою вину, и стал просить у Бога пощады. Отец сказал, что эта сцена оперы всегда сильно действовала на него. А потом сбивчиво заговорил о твоих наклонностях. Уверен, они тяжким камнем лежали на его душе.

Он повернулся ко мне:

— Я тебя не спрашивал, но мне все же любопытно. Где ты был в ту ночь?

— Если тебе так уж необходимо знать, я был в клубе «Адонис». О характере его легко догадаться по названию. Я не собираюсь просить прощения за мои, как ты их именуешь, наклонности, хоть и сожалею о том, что не был с тобой и мамой, когда Гессен позвонил, чтобы сообщить ужасную новость. Но должен тебе сказать — именно там, в «Адонисе», я узнал все. На меня словно пала Божья тень, а может быть, я учуял пролетавшую мимо душу отца. Я верю, что его призрак нанес мне последний визит. Зачем — не знаю. Но с другой стороны, что такое «Борис Годунов», как не рассказ об отцовской вине?

Ответ Володи был резким:

— Отцу не в чем было винить себя. Он никогда с тобой дурно не обращался! Скорее уж был чрезмерно мягок. Представь, как поступил бы в таких обстоятельствах наш дед.

Я спросил, не думает ли он, что отец, лишающий сына своей любви, обращается с ним дурно?

— И слушать ничего не желаю, — ответил Володя. — Ты невозможен. Хуже Ольги!

Несколько безмолвных мгновений это обвинение провисело в воздухе между нами. Я пытался отвлечься на крики двух юношей, которых видел на берегу, но ощущал лишь печаль от понимания того, какая ужасная пропасть лежит между тем, что мы говорим, и тем, что стремимся сказать.

— Кстати, я получил письмо от Бобби де Калри, — начал Володя. — Он сообщает, что завел в Париже любовницу, — как будто это в чем-то его оправдывает. Бобби дал мне понять, что вы с ним… Ладно, я могу лишь надеяться, что ты получил от этого больше удовольствия, чем он. Бобби во всем признался мне под конец терма, и я заставил себя выслушать его признание — ради него, уж больно он был расстроен. Сказать мне, в сущности, нечего. Я не считаю твое поведение достойным, но это не мое дело. Впрочем, один вопрос у меня имеется. Почему именно бедный Бобби? Или люди твоего склада просто-напросто пользуются любым случаем, какой представляется им удобным?

Конечно, последние его слова ранили меня, как и предательство Бобби, которого я просил хранить произошедшее между нами в тайне, подробно объяснив ему, насколько это важно.

— А тебе не приходило в голову, что это он мог домогаться меня!

— Нет, честно говоря, не приходило. Бобби мил, слаб, жалок. Его так легко использовать в своих интересах.

— Последнее, я полагаю, известно тебе не понаслышке?

Думаю, теперь настал его черед удивиться.

— Виноват?

Я продолжил:

— Разве ты не использовал в своих интересах его увлечение тобой? Ты же прекрасно знаешь, что за ваши швейцарские каникулы заплатил он — и не столько деньгами, сколько чувством к тебе.

Володя сел.

— Как же глубоко въелась в тебя эта порча, Сережа. Но не сомневайся, мне жаль тебя. Как было жаль и отцу.

Я встал, стряхнул со штанов песок и сказал, что мне пора идти. Я был уже сыт этим бессмысленным разговором по горло.

— Как знаешь, — сказал Володя. — Теперь, когда отца с нами нет, жить каждому из нас будет намного труднее.

Идея сеанса принадлежала Светлане с Татьяной.

Той осенью напряжение, поселившееся в нашем доме, все нарастало. Мама проводила дни на диване, куря папиросу за папиросой и перелистывая альбом со старыми фотографиями. Бабушка выходила из своей комнаты редко. «Только мой сын и пытался поддерживать порядок в этом сумасшедшем доме, — кипятилась La Generalsha. — А теперь здесь бедлам, в котором правят умалишенные». Ольга все сильнее замыкалась в себе. У Кирилла не ладилось с учебой. Из всех нас только Елена оставалась по-прежнему милой и вела себя безупречно. Она даже вызывалась помогать нашей бестолковой Putzfrau [74] Уборщица (нем.). — поступок, достойный святой, но обеспечивший Елене презрение бабушки: «Так ты теперь горничной стать надумала? Кто же тебя, горничную, замуж-то возьмет? Ты разве не понимаешь, что из-за этого Ника и стал появляться у нас так редко?» (К большому удовольствию его матери, Ника начал ухаживать за княжной Наташей Шаховской.)

Когда в июле Володя уехал в Бад-Ротерфельде [75] Бад-Ротенфельде. Бад-Ротерфельде не существует. Бойд в своей книге ошибся, а автор повторил за ним эту ошибку. , где проводили лето Светлана и ее родители, я облегченно вздохнул, надеясь, что наш несчастный разговор в Груневальде будет им забыт. Однако вернулся он по-прежнему неприветливым и все мои попытки примирения отвергал.

Поскольку затеи мистического толка имеют смысл лишь при наличии в них определенной системы, сестры Зиверт выработали строгие правила: сеанс должен начаться в полночь, проходить при свете двенадцати свечей и сопровождаться соответственной музыкой. Татьяне, обладавшей некоторым опытом в занятиях темным искусством, предстояло исполнить роль медиума, а душам умерших — говорить с нами через нее.

В назначенный час мы уселись за обеденный стол — Светлана с Татьяной, Володя, La Generalsha. Христина, в нашей затее участвовать отказавшаяся, сидела в сторонке, наблюдая за нами. К моему удивлению, мама участвовать согласилась. Я привел в дом друга, с которым последнее время встречался, простоватого молодого человека по имени Вилли, — он работал в цветочном магазине, стоявшем неподалеку от Потсдамской площади. Ни по-русски, ни по-английски, ни по-французски Вилли не говорил, и я боялся, что цвет нашей недолгой любви уже начал увядать, — зато расцвел, по необходимости, мой немецкий. При жизни отца я привести Вилли в дом не осмелился бы, но теперь выставлял его напоказ, при всякой возможности приглашая участвовать в наших семейных событиях, хоть и понимал, что присутствие при них немца, да еще и мужеложца, не может не огорчать моих домашних. Ничего, пусть себе обижаются. Революционные идеи доктора Хиршфельда начинали понемногу овладевать и моим сознанием.