Линда Квилт - Жуткие чудо-дети

Много разных нападок приходилось ему выдерживать. И не только за свое безразличие к вопросам приземленного свойства. Пагубными последствиями обернулась для него и энергично проводимая последнее время в «Санкт-Бенедикте» акция за здоровое питание. Дело в том, что ученики постоянно и в неумеренных количествах поглощали фастфуд и очень скоро начали страдать ожирением. Перепуганные родители потребовали ужесточения контроля, чтобы дети их не набирали без конца в весе. В условиях строжайших инструкций и запретов мгновенно обратил на себя внимание тот факт, что Бальтазар, хотя и продолжал поглощать стейки и чипсы, фруктовые пирожные, кремовые торты и огромные порции мороженого, ни разу, когда приходилось взвешиваться, не набрал и десяти граммов. Симпатий среди товарищей по несчастью это ему, разумеется, не прибавило. Верх стала брать черная зависть.

Очередные неприятности поджидали его на спортивной площадке, и прежде всего в прыжках в длину, в высоту и с шестом. Сам Бальтазар не придавал никакого значения своим выдающимся успехам, но его не столь легкие на подъем конкуренты начали выражать недовольство и заявили, что он якобы находится по сравнению с ними в более выгодном положении, и это нечестно. Когда Бальтазар без особых усилий преодолел планку в 5 метров 10 сантиметров, то был единодушно освистан одноклассниками. Хотя отец Бонифаций и подчеркивал совершенно справедливо, что превращение кинетической энергии в потенциальную происходит, как известно, по формуле 1/2mv2=mgh, стало быть, коэффициент массы в данном случае не имеет значения и может быть сокращен, но об этом и слышать никто не хотел. Напротив, решено было Бальтазара дисквалифицировать.

Но все эти жизненные испытания не сломили непоколебимой бодрости его духа. Другие, более насущные проблемы требовали своего разрешения. Когда родители приехали забирать его на каникулы, выяснилось, что он больше не помещается в обычную машину. Пришлось нанимать микроавтобус. Немалых усилий стоило им и дома протолкнуть его во входную дверь. В комнате его была установлена двуспальная кровать. Щекотливые вопросы возникли также с ванной и унитазом, а когда Бальтазар под конец должен был поездом возвращаться назад в интернат, отцу пришлось взять ему два билета. Однако все эти неприятности, которые кого угодно довели бы, наверно, до отчаяния, ничуть не сказались на жизнерадостности Бальтазара. Он не унывал и не вешал нос.

Прошло еще несколько лет, и Боллинджеры стали задумываться о профессиональном становлении своего сына. Отец Бонифаций полагал, что из него мог бы выйти хороший астронавт, но Бальтазар даже и мысли подобной не допускал. Беспомощные барахтанья космических путешественников у него, дескать, вызывают одно отвращение.

— На этих кукол просто жалко смотреть, — заявил он. — В их паренье нет никакой элегантности. И прошу меня извинить, отец Бонифаций, но я позволю себе не согласиться с вами и в том, что касается чисто физической стороны дела, которая в данном случае весьма существенна. В космосе или на Луне нет в малом весе никакого преимущества. Скорее наоборот! Чем больше вес — тем лучше!

— Виноват, — произнес учитель, — ты совершенно прав. С радостью убеждаюсь, что отличные оценки в аттестате ты действительно заслужил.

После этого инцидента Бальтазар утратил всякий интерес к физике, и в нем обнаружились другие многообещающие задатки. В самом отдаленном уголке школы святой отец Бонавентура, родом из Италии, вел по собственной, разработанной им программе занятия живописью. Желающих, к сожалению, было мало, потому учитель сразу всей душой привязался к Бальтазару. В сарай, где размещалась мастерская, вела большая двустворчатая дверь. Наконец-то в ней обнаружился какой-то прок, она давала возможность новому ученику отца Бонавентуры без труда входить в помещение и покидать его.

Первое, что ощутил Бальтазар, оказавшись в мастерской, был запах свежей краски. На стенах вперемешку висели картины, большие и маленькие, прекрасные и безобразные, другие стояли в углу, прислоненные к стене.

— Это вы их все нарисовали? — спросил Бальтазар.

Святой отец Бонавентура изобразил на лице насмешливую улыбку и тут же приступил к первой вводной лекции по фундаментальным основам живописи.

— Самая опасная ловушка для начинающего художника, — начал он, — это стремление к оригинальности. Зачем с первых же шагов вступать на ложный путь? Лучшие картины в большинстве своем уже написаны, так для чего пополнять культурное наследие второсортной мазней? Гораздо достойнее и интереснее заниматься копированием великих мастеров или же реставрацией их работ, когда в них обнаруживаются потертости, кракелюры, выцветание, загрязнения от пыли и копоти, не говоря уже — и тут голос его даже задрожал от возмущения, — о преднамеренных увечьях, которые наносят им бездарные дилетанты и преступные бракоделы ретушированием, дописыванием, освежением, перетяжкой, паркетированием или дублированием!

Бальтазар был несколько напуган такой гневной речью, из которой не понял почти ни слова. Но отец Бонавентура не понапрасну метал громы и молнии. В течение следующих месяцев и лет ученик его не сделался художником, но методично, шаг за шагом осваивал приемы и хитрости реставраторского дела. Начав с кичевых будуарных ангелочков, которых однажды принесла жившая по соседству дама, он скоро продвинулся до натюрмортов более высокого художественного уровня. Поначалу большой помехой Бальтазару было его собственное телосложение. Потому учитель заказал для него шезлонг, откинувшись в котором его ученик без труда мог дотянуться до подвешенного на потолке подрамника.

Когда приобретенные Бальтазаром навыки стали наконец удовлетворять отца Бонавентуру, он решил подвергнуть своего ученика последнему испытанию. Из музея в Бирмингеме к ним поступило большое полотно, и он поинтересовался у воспитанника, что бы это, по его мнению, могла быть за работа? Ответ не заставил себя долго ждать.

— Похоже, кто-то из прерафаэлитов, — сказал Бальтазар. — Мне это напоминает Четвертую книгу Царств, где об Илье-пророке сказано: и понесся он, мол, в вихре на небо. Ее, конечно, необходимо почистить, и еще я тут вижу пару подозрительных мест, дописанных, видимо, позднее каким-то олухом.

— Браво, — воскликнул отец Бонавентура. — Ты получаешь картину в свое распоряжение. И можешь сразу приниматься за дело.

Картина, однако, была высотой в два метра пятьдесят сантиметров, что существенно усложняло задачу Бальтазара. Сначала он попробовал работать с лестницы, но, как обычно, препятствовали собственные его габариты. Тогда, осененный неожиданной мыслью, он скинул с ног ботинки и в ту же секунду с кистью в руке оказался на уровне головы пророка. Эта удачная затея так его воодушевила, что он тут же приступил к делу. Вскоре он целиком погрузился в свое занятие и даже не заметил, как отец Бонавентура вернулся в мастерскую, чтобы посмотреть, продвигается ли работа над картиной.