Каре Сантос - Рассказы из книги «Посягая на авторство»

Никто не знает толком, сколько времени провела Хулиана в борделе. На этот счет были разные мнения, неопровержимые и даже вроде подтвержденные, но на самом деле ни одному из них полностью доверять нельзя. Только хозяйка заведения могла бы прояснить все сомнения, но она отошла от дел и несколько лет спустя покинула свой дом где-то около Коста Брава; а может, и умерла. Полная неизвестность, вот в чем дело. Но что все знали и всегда говорили — так это что Рыжие, стыдясь своего унижения от влюбленности в одну и ту же женщину, отдали Хулиану в публичный дом и что Хулиана безропотно покорялась обоим, словно была их вещью. Радости это им не доставляло: их унижало чувство любви, которое они испытывали к ней и которое полагали неподобающим для мужчины, и их унижала сама Хулиана, позволяя себя любить со снисходительностью кошки и никогда не выказывая своего предпочтения кому-либо из них.

Слово Рыжие, наверно надо это пояснить, было прозвищем, так все называли братьев Нильсен. Кристиан, старший, и Эдуардо, младший, делили в Турдере большой нескладный кирпичный дом, у них была пара быстрых коней, по ножу с коротким обоюдоострым клинком, по выходному костюму, кое-какой сельскохозяйственный инвентарь и молчание Хулианы Бургос, которая, будучи изначально любимой старшего, превратилась затем в рабыню, проститутку и просто вещь, которой оба пользовались и которая никому не служила отрадой. Это была их вина, а не женщины. Не она была чужой, а каждый из братьев был чужим другому, хотя никто из них не осмелился бы никогда признать это, настолько и тот, и другой боялся пролить кровь брата. Всей их храбрости не доставало, чтобы нарушить столько раз читанные библейские заповеди.

Однако их прозвище к Библии не имело никакого отношения. Корни его уходили в давние времена к какому-то роду, про который люди говорили, что он происходит из далеких северных стран. Тем не менее, пока они не продали Хулиану в бордель, их никто не называл Рыжими, для всех они были просто Нильсенами. Прозвище всплыло потом, когда весьма кстати вспомнили про лихую рыжину их предков и цвет этот наложился на темные страхи. Пробежал слух о том, что Рыжие пользовались безнаказанностью, полученной от Люцифера, с которым, как говорили, у них была какая-то мерзкая договоренность. И настолько люди верили в эти слухи, что еще сегодня называют Преисподней руины того старого дома из кирпича, где Нильсены познали и жизнь, и смерть.

В борделе Хулиана заговорила. Нильсены не понимали, что вовсе не покорность превратила ее в вещь, это сделала немота. В борделе Хулиана перестала быть вещью, начав общаться с мужчинами. Она училась медленно — как восстанавливают потерянные на долгое время навыки, — но усердно, что было ей свойственно. Долго потом Хулиана вспоминала, как ее первые односложные слова затвердевали в голосе и как она жаждала научиться говорить, открыть свои возможности, она была сама для себя инструментом, который настраивают в первый раз. Она хотела начать со звуков самых важных, и “нет” было ее первым произнесенным слогом. Потом пришли другие звуки, из произнесения которых возникали целые фразы.

Учение было в радость, поэтому Хулиана ничего другого и не запомнила о своей жизни в борделе, за исключением имени и лица того, кто помогал ей освоить эту новую премудрость и кто был не кем иным, как Хуаном Иберрой. Хулиана нередко слышала, как Рыжие зло поносили его, и понимала, что именно ссора с ними заставила его просить хозяйку о ее услугах. Она досталась ему, как достается победителю в качестве трофея оружие поверженного противника. А Хулиана была совсем не против служить трофеем: это было гораздо лучше, чем служить вещью.

Кроме того, забвение есть самая жестокая форма мести. Поэтому она приложила много усилий, чтобы забыть Рыжих. Забыть, как совсем недавно они грубо требовали от нее подать стул, или сбрую, или бутылку, не ожидая никакого ответа, а через минуту она молча приносила то, что требовалось. Если им надо было удовлетворить мужское желание, Хулиана, не противясь, быстро задирала юбку, накрывая ею лицо. Скрывшись за тканью юбки, она будто подсматривала за чужими любовными утехами, и все казалось ей не таким омерзительным. Она чувствовала только отвращение к жару от чужого тела и усилие непроизвольного сопротивления, которое она оказывала резким толчкам.

В борделе она поняла, что даже в самом непристойном существуют рамки, за которые нельзя заходить, и научилась устанавливать свои собственные правила всякий раз, как ее заказывал не кто-то из Рыжих, а любой другой мужчина. И так как в работе было занято только ее тело, да и то не целиком, голова же и вовсе была свободной, она, не теряя времени, принялась вынашивать план мести, связывая с ним свое будущее.

Иберра влюбился в нее и с самого начала стал частью задуманного ею плана. Правда, она не предвидела, что тоже может увлечься им, и это неожиданное увлечение больше беспокоило, чем радовало, пока ей не стало понятно, что оно не помеха ее планам, а совсем наоборот — подарок судьбы.

Она начала искать момент, чтобы сказать об этом Нильсенам. Порознь, используя минуты их сильного возбуждения, когда мужская душа так склонна к гневу:

Этот синяк, смотри, мне его оставил Иберра.

Вслед за изумлением, оттого что она вдруг говорит, оба вскипели, и Хулиана заметила, что гнев их одинаков, как у близнецов. Рыжих не волновало, что за день на ней поездило с дюжину мужчин, но они не могли стерпеть, что это сделал их старинный враг.

Она знала, что они снова заберут ее. Что они найдут причину для этого:

Если так будет продолжаться, мы загоним коней, сказал Эдуардо.

А может, это сказал Кристиан.

Они вернули хозяйке монеты, которые получили за Хулиану, и посадили ее на круп гнедой лошади старшего. Эдуардо тащился сзади в некотором отдалении, не желая смотреть, как она едет с другим. А еще немного позади за ними следовал другой всадник — Хуан Иберра, верхом на своем коне. И улыбка его ширилась по мере того, как степь и ночь все шире распластывались перед ними.

Обе версии совпадают в одном: март стоял очень жаркий. Рыжие вернулись к своей повседневной жизни: дубили кожи, что-то меняли на рынке, занимались всякими мелочами, смотрели петушиные бои и вели скучные разговоры о хозяйстве. Всё как всегда. А между тем Хулиана в Преисподней копила свои обиды.

И вот — предвестие развязки, когда темной удушливой ночью Эдуардо поднял кинжал на своего брата. Они сидели в ожидании мате, и не было сил больше ждать и терпению пришел конец. Их взгляды пересеклись, в полнейшей тишине, в которую вдруг погрузился мир, они смотрели друг на друга, как хищные звери перед схваткой. Кристиан вскочил, опрокинув стул на пол, и вышел, Эдуардо проводил его пристальным взглядом. На следующее утро Эдуардо обнаружил у колодца свою любимую легавую с распоротым брюхом и выпущенными потрохами. Остальные собаки вовсю пировали, поедая своего собрата, и уже не было угла ни в патио, ни в прихожей, ни в комнатах, не заляпанного кровью. После этого Эдуардо исчез на несколько дней и вернулся в сопровождении одной из тех девиц, которых всегда подбирал на дороге. Затаив гнев, он стал ждать брата, чтобы спросить его про растерзанное животное. Кристиан, даже не взглянув на него, сказал: