Иосиф Герасимов - Вне закона

Как быстро, как нелепо пролетела эта жизнь, хотя в ней столько было разных поворотов; если попытаться ее обозреть, то она действительно похожа на калейдоскоп, который подарили ему в детстве: трубка с цветными стеклышками и зеркальцем; когда ее вращаешь, то возникают различные узоры, не повторяющие друг друга, хотя стеклышки одни и те же, — так было и у него.

Вообще, если на все посмотреть трезвым взглядом, то Илья Викторович прожил довольно спокойно; тот арест незадолго до смерти Сталина — не в счет, он только помог ему. Ну, были срывы еще до войны, когда арестовали тестя, знатока истории ВКП (б), и когда спилась жена, но к тому времени Илья Викторович успел защитить кандидатскую диссертацию, а это не так уж мало.

Война помогла ему сделать крутой рывок вверх; его определили в СМЕРШ, сначала дивизионный, потом корпусной, затем в армейский; так вот и получилось, что войну он закончил в звании полковника. Нет, не так уж скверно все складывалось у него, и стоит ли именно сейчас затевать возню с Луганцевым, чтобы нанести тому смертельное поражение? Вряд ли этот бородач опомнится от такого удара. Надо подумать, надо еще подумать…

Илья Викторович неторопливо достал связку ключей, вынул из ящика стола папку, хотел ее раскрыть, и внезапно рука его дрогнула: уголок папки чуть был отогнут именно в том месте, где он ставил метку. Он достал из другого ящика лупу, чтобы проверить, не нарушена ли метка из не видимой обычным глазом нитки. Не снимая очков, приблизил лупу к папке. Нитка была оборвана.

Он сам, конечно, мог, пряча папку в ящик, ненароком сорвать метку, но внутри были еще две; и он, откинув серую обложку, поддел первую страницу скрепленных бумаг, разглядывая в лупу края. Страница отогнулась, нитки не было.

У него задрожали руки, он отложил лупу и посидел, чтобы успокоиться. Теперь не оставалось сомнений, что, пока он встречался с Судакевичем, в деле Луганцева рылись. Кто? Римма Степановна не должна была выходить из дому, она ждала его телефонного звонка, к нему в кабинет нельзя проникнуть через окно, можно только войти в двери.

От обрушившейся на него догадки ему стало страшно… «Нет, этого не может быть!.. Этого не должно быть никогда… никогда…»

Кончики пальцев продолжали дрожать. Но есть ведь еще третья метка! Как за спасительный аргумент ухватился за это. Он всегда маркировал шестнадцатую страницу, в этой папке она начиналась с выцветших красных чернил.

Снова схватил лупу и тут же опустил ее.

«Если это так, все кончено… Вот как они меня достали».

Илья Викторович откинулся на спинку кресла и посидел, жадно глотая воздух, захотелось открыть форточку, но он не сдвинулся с места. Постепенно начал овладевать собой, не спеша закрыл серую крышку папки, снова убрал ее в стол, так же как и лупу, и посидел, сложа руки на груди и чувствуя, как учащенно бьется сердце.

«Нет… Это не годится… Надо успокоиться…»

Встал, прошел к стенке, где стояли книги, и внезапно вспомнил, что здесь, в ящичке с секретом, хранится старый пистолет «ТТ», хорошо смазанный, с обоймой; этот пистолет нигде не значился, он привез его с войны, как многие из тех, кто возвращался с фронтов.

Илья Викторович нажал кнопки секретного ящичка, книжки сдвинулись, открылось затемненное пространство. Пистолет был на месте. Он взял его и, не проверяя, заряжен ли, сунул в карман куртки; проделал он все это механически, затем вернулся к креслу и усилием воли придал себе беспечный вид.

— Римма! — позвал он.

Она, видимо, из-за включенного телевизора не услышала, и ему пришлось повторить снова, но более громко:

— Римма!

Открылась дверь, она спросила:

— Ты звал?

— Да. Мне нужно кое-что тебя спросить.

Он старался, чтобы голос его звучал буднично, и кивнул на стоящий рядом со столом стул с мягким сиденьем.

— Садись, пожалуйста, — попросил он.

Она покорно села, машинально поправив сборки на платье.

— Что-нибудь случилось? — спросила она, и тут же щека ее дернулась в привычном тике.

— Ты была все время дома?

— Да, конечно, — кивнула она. — Я ждала, что ты позвонишь.

— И у нас тоже никого не было?

— Заглядывала соседка… А что?

— Ты пустила ее в комнаты?

— Нет. Ей нужны были спички, только и всего… Оказывается, сейчас и спички в дефиците. Какой ужас.

Он посидел, откинув голову на спинку стула, прикрыл ненадолго глаза, потом, словно стряхнув с себя сонливость, решительно вынул серую папку из стола и положил ее перед собой.

— Если ты не уходила, — тихо сказал он, — и у нас никого не было, то кто же рылся в этих бумагах?

Лицо ее ничего не выражало, она сидела, собрав пальцы в горсть, положив их на колени, и молчала.

Он выждал паузу, телевизор все еще работал в большой комнате, оттуда доносились голоса и смех, это раздражало, но встать и выключить телевизор сейчас он не мог.

— Я ведь спросил, — все так же тихо произнес он.

— Ты в этом уверен? — сказала она.

— Конечно, — кивнул он. — Я оставил метки. Они нарушены. Ключ есть только у меня. Или…

Она молчала.

— Я спрашиваю: есть ли у тебя ключ?

И она неожиданно, с подчеркнутым спокойствием, не меняя позы, ответила:

— Есть.

— И давно?

— Он был у меня всегда.

— И ты им пользовалась?

— Да, когда было нужно.

Снова щека ее дернулась в тике, но лицо не изменилось, она смотрела в сторону, словно избегая его взгляда; в ее позе было нечто от послушницы или школьницы, вызванной к завучу за какую-то провинность, которая готова принять любые попреки, лишь бы быстрее отделаться, но страха не ощущает. Ему это не нравилось.

«Значит, все рухнуло», — снова подумал он, и ему захотелось закричать от боли, но он не имел на это никаких прав, он должен был нести свой крест спокойно, иначе потом не простит себе, что выдержка покинула его. Чутьем угадал — главное испытание ждет впереди, надо для него сохранить запас сил, и потому не торопился.

Нет, он не сорвется, он просто выпьет эту чашу до дна, если уж она его не миновала.

Он вынул из куртки пистолет и положил его на папку с делом Луганцева. Римма Степановна покосилась на него, но не изменила ни выражения лица, ни позы.

— Кто тебя заставлял это делать?

Она не ответила.

— Но ведь не сама же ты ради любопытства шарила в моем столе?

Она продолжала молчать, видимо, что-то обдумывая. И он внезапно увидел парня в спортивном костюме с желтой полосой, а потом женщину в клетчатом жакете и понял: они вовсе не вели за ним слежки, они пасли его, чтобы успеть предупредить Римму Степановну, когда она изучала папку с документами; скорее всего фотографировала их. Конечно же, они его пасли , потому-то, едва он направился домой, они исчезли и больше не возникали, да и сегодня не появлялись.