Иосиф Герасимов - Вне закона

Представить же Семена Семеновича играющим в теннис было невозможно, уж очень он неторопливо и величественно нес свое тело, выдвинув вперед холеную бородку.

Пока Нина ждала поезда, разговор со Слюсаренко все более и более волновал — надо немедленно сообщить о нем Семену Семеновичу. Кирка был заведующим кафедрой и начальником лаборатории, считал, что вузовская наука чаще бывает выше не только отраслевой, но и академической, в нее привлекают главным образом молодых и дают им возможность максимально проявить себя. Интриг Кирка не любил, относился к ним брезгливо, хотя на каждом ученом совете затевалась какая-нибудь групповая возня, люди сводили друг с другом счеты, и на это уходило уйма времени. Тем более он не потерпит подлянки на защите от своего же аспиранта. Размышляя об этом, Нина подумала, лучший выход — дать Слюсаренко срочную командировку, от которой он не смог бы отбрыкаться, тогда его не будет на защите. Но пойдет ли на это Кирка?.. Звонить ему домой было поздно. «Ладно, позвоню от Виктора утром».

Вагон был почти пуст, две припозднившиеся старушки сидели вдалеке и о чем-то щебетали. Нина вдруг почувствовала усталость, все-таки последние месяцы прошли в бешеной работе, хорошо, что у нее был Виктор, его дом стал для нее убежищем от общежитской суеты, от той неупорядоченной жизни, которую вели обитатели индивидуальных комнатенок. Какие бы строгости ни вводило начальство, как ни пыталось оно утвердить некий распорядок дня, жизнь общежития ломала все эти барьеры. Особенно активной она оказывалась в ночные часы: то объявлялся бард и сбегались в чью-то комнату слушать его, то затевали отчаянные споры, из которых выпутаться было нелегко, иногда читали вслух самиздатовские бюллетени, а в последние годы стали покуривать «травку», доставали каким-то образом сигареты из Штатов.

В этой круговерти надо было выкраивать время для книг, для лабораторных занятий, для размышлений, но бесцеремонное вмешательство в твой быт стало чуть ли не нормой, и никто не смел обижаться, если к нему стучат ночью. Можно было послать к черту и еще куда-нибудь подальше, но только не жаловаться. Конечно же, были стукачи, но в последнее время они попритихли, да и наказывали их ребята жестоко, создавая такую ситуацию, что разоблаченному приходилось немедленно покидать общежитие.

Она не знала, любит ли Виктора, скорее удивлялась ему, потому что таких бесхитростных и покладистых людей прежде просто не встречала. Ей было с ним покойно, и он внушал уверенность в прочности существования, этого было вполне достаточно. А любовь…

Она ехала в электричке и все продолжала думать: надо сделать все, чтобы паразит Слюсаренко не испортил ей защиту, ведь это праздник. Она была уверена: Семен Семенович с его опытом найдет выход, чтобы на защите не заварилась каша. «Скольким же я ему обязана», — внезапно подумала она о Кирке. И все же странно, что он так ей покровительствует. Кто она ему?.. Да и связей у нее нет ни с кем из начальников, как у большинства аспирантов.

Когда она уже закончила институт, то ее ошеломила одна новость о Семене Семеновиче, которая почему-то прежде не доходила до нее: оказывается, в сорок девятом году Кирка был сослан. Ему пришили политику, связь с иностранцами и то, что Кирка на лекциях пропагандировал нечто чуждое. Он преподавал в Сибири лет пять, но никогда при Нине не вспоминал об этом, да она и не могла представить его в ссылке. Но то, что это не выдумка, ей подтвердила его жена:

— Ему хорошо досталось. Но вы это не трогайте, Ниночка…

Задумавшись, Нина чуть было не проехала нужную станцию, едва успела выскочить на платформу, и электричка сразу же тронулась. Дул холодный ветер, она подумала — слишком легкомысленно оделась, экая холодрыга. Фонари на платформе горели тускло, и без них было довольно светло, струился какой-то серый свет, но при нем можно было различить предметы.

«Что же я теперь делать буду?» — подумала она, сходя с платформы на пустынную привокзальную площадь. И тут неподалеку от главного входа увидела светлые «Жигули», подумала: «Может быть, повезет…»

Водитель выбежал из вокзала, и она успела его разглядеть, пока он направлялся к машине: среднего роста, в хорошей бежевой курточке и свитерке, с гладкой прической. Бежал легко, в добротных кроссовках с приклейками, темные вельветовые джинсы обтягивали его стройные ноги.

— Привет, — сказала Нина, когда он, брякнув ключами, стал открывать дверь.

— Привет, — весело ответил он и внимательно посмотрел на нее.

У него было узкое, очень правильной формы лицо с прямым носом, и только верхняя припухлая губа, как у сластены, нарушала эту правильность, а взгляд был открытый, простой. Явно парень из интеллигентов.

— Подвезете? — спросила она.

Он мгновение подумал, ответил:

— Мне не в город, но… все равно надо заправиться. Садитесь.

Она положила сумку впереди и села так, что сумка оказалась под ногами, было не очень удобно, да езды-то всего минут пятнадцать-двадцать. Он не спросил ее, куда ехать, и она подумала, еще успеет сказать.

— Пристегнемся, — сказал он.

Она не успела снять страховочный ремень со стенки кабины, водитель сам к нему потянулся и словно бы невольно провел рукой по ее груди, прикосновение явно было нарочитым, но она подумала — не стоит обращать внимания.

— Курите?

— Нет.

Он легко тронул машину.

— Ну, тогда не буду травить вас дымом… А вы, видать, не из трусливых, коль в эдакий час. Необходимость?

— Да, муж ждет.

— Ого! А мне подумалось, вы не замужем. Вид у вас вольный.

— Не поняла.

— Не важно. Чем в жизни занимаемся?

У него был вкрадчивый, приятный голос, но говорить не хотелось, она сказала:

— Знаете, я очень устала.

— Ну, тогда помолчим. — И в голосе его прозвучала странная веселость.

В машине было тепло, она согрелась быстро, впереди нее, над ящичком, который все любители шоферы называют «бардачком», приляпаны были две круглые бумажки, какие обычно приклеивают в заграничных отелях на чемоданы: на одной была нарисована японка с черными волосами, уложенными в высокую прическу, она смотрела себе под ноги, в руках держала плоскую вазу с цветами, расположенными так, что узор их составлял какой-то иероглиф, а на другой смеялся белозубый красавец негр, под ним полукругом шла надпись по-английски. Нина сумела разобрать только, что надпись гласила о каком-то международном конгрессе.

Наклейки были красивыми, но зачем они здесь, на машине? «Пижон», — подумала она, хотя в человеке, сидящем за рулем, ничего пижонского не было, наоборот, выглядел простецким малым. Он что-то начал насвистывать, время от времени поглядывая на Нину. Нина подумала: может, зря я так его отшила, все-таки вызвался подвезти.