Иосиф Герасимов - Вне закона

Он стал думать, что зря кичился своей свободой, немного и занесся, став вроде бы необходимым и несъедобным, но все же почва была зыбкой. «Э, черт, — подумал он, — все время живешь в неуверенности. А почему?.. Вот Крылов уверен… А так ли? Если бы был уверен, не пришел бы торговаться. Конечно, его заставили, а он петушился, распустил бороду».

Николай Евгеньевич обостренно чуял надвигающуюся беду, почувствовал он ее и в этом вечернем визите незваного гостя…

Он стал министром пять лет назад, а до этого был директором того самого завода, которым сейчас руководит Крылов. Бородачу досталось мощное хозяйство, Крылов был подходящей фигурой, чтоб вести его дальше.

Пять лет назад, еще когда Николай Евгеньевич ходил в директорах, он уже знал, что внесен в список претендентов на руководителя отрасли; министр был стар и болен, стары его заместители, а отрасль надо было освежить, и Николай Евгеньевич готовился к новому рывку в своей жизни. Он ведь вылепил себя сам и уверовал: для него не должно существовать преград. Однако же, постигнув кое-какие тайны коридоров власти, понимал: без необходимого толчка стать во главе отрасли не сможет, ведь в списке есть и другие претенденты. Вести же какую-либо борьбу не было смысла. У него созрел совсем иной план.

Вот почему он и оказался в нужное время в европейском уютном городе, куда прибыл и помощник главы государства за неделю до приезда Хозяина. Они были знакомы, но не очень близко, но Николай Евгеньевич знал, какой реальной силой обладает этот человек.

Они вместе позавтракали в посольстве. Помощник был немолод, однако в нем ощущалась спортивная выправка, лицо темное, с впалыми щеками, он легко выпил за завтраком стакан коньяка, но при этом его колючие черненькие глазки не изменились.

Он посмотрел на пустую рюмку Николая Евгеньевича, строго спросил:

— Брезгуешь?

— Нет. У меня через час деловая встреча.

— Встречу перенеси, — строго сказал помощник. — Поедешь со мной. Меня зовут фирмачи посмотреть автомобиль, приготовленный в подарок Хозяину. Надо из двух выбрать один. Поможешь.

Николай Евгеньевич слышал, как и многие другие, что Хозяин коллекционирует автомобили, это его слабость, но не представлял, как может выглядеть такая коллекция и где размещаться.

Они выехали через полчаса, их ждали в ухоженном загородном парке. Едва они вышли из машины, как вокруг засуетились вежливые люди, провели на площадку, где стояли две машины, у обеих передняя часть напоминала большой утиный нос, одна — черная, другая серая. В салонах — телефон, телевизор, бар, еще какие-то приборы. Помощник попросил Николая Евгеньевича «подержаться за руль», а потом спросил: ну, какая лучше? Николаю Евгеньевичу понравилась серая.

— Ладно, — кивнул помощник. — Тогда возьмем черную.

Николай Евгеньевич понимал — обижаться нельзя, и промолчал.

— Побродим, — предложил помощник.

Они двинулись по аллее, за ними направился было переводчик, но помощник резко сказал:

— Мы сами…

Они долго шли молча, пока не миновали аллею. Николай Евгеньевич понимал — эта прогулка не простая, возможно, она даст ему тот самый шанс, который он искал. Они вышли на большую поляну, с хорошо подстриженной травой; скорее всего, то было поле для гольфа, они неторопливо двинулись по нему, и, когда оказались на открытом пространстве, помощник взял Николая Евгеньевича под руку, негромко сказал:

— У меня сын с женой в Париже. Завтра прилетят. Не одолжитесь сотней зеленых? — И тут же усмехнулся: — С нулями. Бог троицу любит.

Николай Евгеньевич не дрогнул. У него был свой счет, о нем не знал никто, даже жена, да и не могли знать, он завел его после зарубежных деловых встреч с такой осторожностью, что при этом не было даже посредников. Счет был невелик, помощник требовал половину. Можно было отказать, это легче всего: у меня ничего подобного нет и быть не может. Но помощник, сухой, шершавый человек, любимец Хозяина, на вид добродушного и широкого человека, не поверит, так как полагает: все деловые люди, выезжающие за рубеж, валютой обеспечены. Да и знал помощник, что Николай Евгеньевич находится в списках претендентов: министр обречен, доживает последние дни. Выходило: Николаю Евгеньевичу протягивали руку помощи.

— Завтра, — сказал он.

— Сегодня вечером.

Помощник неторопливо закурил и повернул назад к аллее.

Этот вроде бы мелкий эпизод и определил судьбу Николая Евгеньевича. Конечно же, он рисковал, помощник мог и провоцировать, но риск окупил себя.

Еще дважды приходилось Николаю Евгеньевичу снимать деньги за рубежом для сына помощника — всего сто пятьдесят тысяч долларов, это не так уж мало… Дети таких людей любили жить и работать в странах Европы или в Штатах, а отцы их заботились о помощи. Так повелось. Возможно, Николай Евгеньевич окончательно бы разорился, не умри Хозяин. Помощник ушел на пенсию и более не объявлялся.

То, что происходило тогда, было личным делом Николая Евгеньевича, его глухой тайной и необходимостью, продиктованной обстоятельствами: в том мире, в каком он существовал, без этого не проживешь. Но предложение Крылова было иным, оно неизбежно связывало Николая Евгеньевича со многими людьми, даже с теми, кого он не знал, и в этом таилась угроза его безопасности.

В тот же вечер часу в двенадцатом в городке, в котором и свершилось преступление, засыпал человек в два раза моложе Николая Евгеньевича. Они не знали друг друга, как не знали и того, что в скором времени их дороги хотя и незримо, но пересекутся и пересечение для обоих будет иметь свои последствия.

Об этом человеке, хотя бы коротко, надобно тут же рассказать.

Виктор Талицкий к тридцати годам сталкивался не с одной бедой, всех не счесть; одни оставили колючие осколки страха в памяти, другие зарубцевались, как раны, хотя, наверное, и под этими рубцами томились обида и тоска. Но ночь на 28 мая отбила такой рубеж между всей его прошлой и текущей жизнью, что он понял: минувшие беды ничтожны перед тем ударом, который получил…

Где-то в начале шестидесятых годов, после поездки главы правительства в Америку — человека азартного и порой не в меру увлекающегося, возникла идея создать вокруг столицы города-спутники, разместить в них жизненно важные институты, придать им предприятия, а города эти станут реальной моделью будущего общества. Ох, как восторгались газеты этой чудесной мыслью! Чтобы воплотить ее в жизнь, не жалели ни денег, ни материалов. Так, в подмосковном захолустном городке быстро начали возводить не виданные прежде дома-башни, магазины новейшей архитектуры; сохранялось, но местами, и старое жилье, оставались сосновые перелески и березовые рощи. Город обрел ухоженный вид, жизнь в нем забурлила молодая и веселая; так длилось лет десять, а может быть, и больше, а потом забыли про город-спутник, и он начал тускнеть; никто всерьез не мог объяснить, почему такое случилось, отчего из забытых углов выползла на обновленные улицы стародавняя дурь и жизнь пошла как бы в двух измерениях — одна за институтскими стенами, другая на воле. Впрочем, иногда эти измерения пересекались. Так случилось в Первомайские праздники.