Елена Антонова - Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

В шесть вечера все стали потихоньку просыпаться. Военные схватили карандаши и оживились.

– Мясо уже замариновалось! – сообщила Марина.

– Сережа! – крикнула Катюша. – Неси кастрюлю в сад. И разжигайте там с Григорием Ивановичем мангал.

– Шифровка? – с энтузиазмом предположил председатель КГБ.

Воронов вздохнул и предложил дежурить по очереди.

Через сутки он заскучал. Ему надоело выслушивать кулинарные рецепты, обсуждения результатов рыбалки и игры в теннис. Однако через четыре дня, когда он совсем потерял надежду и с некоторой тревогой думал о том, что он будет докладывать московскому руководству, он был вознагражден.

Он рассеяно прослушивал рассуждения Маргариты Николаевны о том, как летний отдых способствует хорошей работе в течение учебного года, как вдруг с другого магнитофона, который писал с микрофона в Бахметьевском кабинете, явственно послышался голос Бахметьева.

– Слушаю, товарищ генерал!

Воронов встрепенулся. Бахметьев говорил негромко, но, видимо, он находился у самого микрофона, поэтому слышимость была отличная.

– Подрывная группа полностью ликвидирована, – между тем докладывал Бахметьев. – Настроение населения нормальное. Да, думаю, город уже вернулся к нормальной жизни.

Потом наступила пауза, в течение которой Воронов мог вытереть вспотевший лоб и полностью переварить услышанное. Как подрывная группа ликвидирована? Без его, Воронова, личного активного участия? Между тем Бахметьев заговорил снова, и Воронов обратился в слух.

– Нет, боюсь, не все в порядке, – докладывал Бахметьев кому-то таинственному и, видимо, очень могущественному. – Тут полковник Воронов из ГРУ развил ненужную активность. Как бы он тут не наломал дров. Население беспокоится. Простите, не слышу? Да, ввел комендантский час. Не справился с ситуацией, все делает слишком явно. Посты на дорогах выставил… Не справляется…

Потом голос Бахметьева напрягся, будто ему только что сказали что-то важное.

– Сейчас ликвидировать? А может, дать ему шанс? Скажем, два дня? Все-таки старается человек, хоть и ограничен. Что? Дать сутки? Если сообразит вывести войска? Слушаюсь. Мне ликвидировать лично? Ах, для этого есть специальные люди? Слушаюсь. Но прошу вас дать ему не один, а хотя бы два дня. Вдруг вникнет в ситуацию. Слушаюсь. Служу Советскому Союзу!

И Бахметьев умолк.

Воронов тихо выключил магнитофон. Потом снова включил и стер запись. И пошел будить председателя КГБ, радуясь, что именно он дежурил в этот момент у магнитофона.

А Сергей свернул в трубочку бумажку с сочиненным Барсовым диалогом, надеясь, что он сыграл достоверно, положил ее в карман и усмехнулся.

Эксперимент был закончен. Сергей, измотанный нервным напряжением, был рад. Даже несмотря на то, что Марина была его любовью и его болью. Чужой мир. Другая планета. Без поддержки он сошел бы здесь с ума через неделю.

Прощаясь с соседями, он клял себя за слабость последними словами и снова решал остаться.

Он вернулся в свою «квартиру «П» тридцать первого августа. Обошел всех соседей, которые радостно поздравляли его с началом нового учебного года, и присел попить чаю у Хворовых. Ему было особенно неудобно, что завтра все будут недоумевать, почему он не явился на занятия и исчез, никого не предупредив. Это неожиданное исчезновение тоже было запланировано. Им, видите ли, было интересно, какие сплетни разойдутся в связи с этим.

В его кармане завибрировал мобильный телефон.

– Андрей, наверное? – улыбнулся Николай Васильевич.

Это действительно был Андрей, который требовал, чтобы Сергей возвращался к себе.

– Ну, – поднялся Сергей из-за стола, – спокойной ночи.

Сказав себе, что по крайней мере с Кирюшиными, правда значительно постаревшими, он увидится уже завтра, он окончательно понял – не останется.

Вернувшись в свою квартиру, он увидел, что она пуста. Хозяйственный Митя отодрал от стены даже панель под дикие камни.

Андрей предупредил, что спутниковая связь, открывающая временное окно на территории Средневолжска, будет отключена через час.

– Ты что? – закричал Сергей. – Я же с Мариной не попрощался.

– Ну и дурак! Долгие проводы – лишние слезы, – категорически отрезал Андрей. – Жми на диск.

– Ага. Сейчас, – растеряно пообещал Сергей. – Уже жму.

– Давай, старичок, – ласково сказал Андрей. – Тут тебя Катя уже заждалась.

Сергей торопливо спустился и побежал к Марининому дому. Последний раз он смотрел на знакомые окна, где все еще были живы и Ромка, став Романом Эдуардовичем, еще не уехал в Израиль, а ковырял новым перочинным ножиком перила в подъезде.

Улица была пуста. Вдали горел одинокий фонарь, на небе появились первые звезды.

Стараясь впитать в себя всю эту улицу до последних деталей, Сергей нажал на диск.

Вопреки всеобщим ожиданиям, он не обрадовался накрытому в институте столу. В конференц-зале собрались все руководители эксперимента – психологи, программисты, пародист Яблонский и даже отец вместе с дедом. Сергей вспомнил, что отец сделал для эксперимента одну важную установку.

– Прямо потомственность – семейственность, – грустно усмехнулся он.

Катюша одиноко сидела в уголке. Понимая, что Сергей тоскует по Марине, она не стала заговаривать с ним.

Барсов, довольный, как именинник, поднял первый тост.

– Справились на «пять», – заявил он Сергею и Катюше. – Идите сюда, я вас обниму по-стариковски.

– Я тоже ужасно скучаю, – шепнула Катюша, оказавшись рядом с Сергеем в могучих объятиях Барсова.

После этого они уселись за стол рядом.

– А помнишь… – мечтательно начал Сергей.

Не дождавшись Сергея перед началом учебного года, Марина обиделась. Через две недели Григорий Вульфович вынул из почтового ящика конверт, надписанный бахметьевской рукой.

– Жених пишет, – обрадовал он вечером Марину.

В благоговейном молчании они с Эсфирь Марковной ждали, пока она вскрывала письмо. В конверте оказались какие-то документы.

– Ничего не понимаю, – пожаловалась Марина и протянула бумаги матери.

Эсфирь Марковна вчиталась и охнула:

– Дарственная на дачу! Гришенька, ты помнишь, какая там дача?

– Широкая душа! – прослезился Григорий Вульфович.

Марина негодующе тряхнула головой:

– Он решил откупиться от меня дачей!

– Мариночка, – мягко сказал Григорий Вульфович. – Такая дача – это не тысяча рублей и не какое-то там кольцо с бриллиантом, чтобы про нее сказать – «откупиться». Что-то тут очень-очень странное.

Он опустил руку, в которой держал документы, и оттуда выпала записка.

– Это, наверное, мне, – сказала Марина и медленно прочитала: «Никогда не снимай со стены картину и часы».

– Ничего не понимаю, – опять сказала она.