Ясмина Хадра - Теракт

— Да? — звучит резкий голос у меня за спиной.

Передо мной стоит юноша с исхудалым лицом, очень высокий, с глубоко посаженными глазами и крючковатым носом. Я протягиваю ему руку, которую он оставляет без пожатия. Мое лицо ему неизвестно, и он явно заинтригован моим вторжением.

— Доктор Амин Джаафари.

— Да?..

— Я доктор Амин Джаафари.

— Я слышал. Что вам угодно?

— Моя фамилия ничего вам не говорит?

Уклончиво-недовольная гримаса скользит по его лицу:

— Не думаю.

— Я супруг Сихем Джаафари.

Прихожанин щурится, обдумывая мои слова. Внезапно его лоб собирается складками, лицо сереет. Он прижимает ладонь к сердцу и восклицает:

— Боже мой, как же я не сообразил!

Он рассыпается в извинениях.

— Мне нет оправдания.

— Ничего страшного.

Он раскрывает мне объятия.

— Брат Амин, познакомиться с вами — честь, особая честь. Я немедленно уведомлю имама о том, что вы здесь. Уверен, он с удовольствием примет вас.

Он просит меня подождать в зале, поспешно направляется к минбару, приподнимает занавес, скрывающий вход в потайную комнату, и исчезает. Немногочисленные молящиеся, которые читали Коран, прислонившись к стене, смотрят на меня с любопытством. Они не слышали моей фамилии, но заметили, как резко мой собеседник переменил обхождение и как помчался предупреждать хозяина. Бородатый толстяк не стесняясь откладывает книгу в сторону и разглядывает меня с бесцеремонностью, от которой мне делается не по себе.

Мне кажется, что край занавеса поднимается и опускается, но за минбаром никого нет. Через пять минут прихожанин возвращается; он явно получил выволочку.

— Мне очень жаль. Имама нет в мечети. Наверное, он вышел, а я и не заметил.

Он видит, что другие верующие наблюдают за нами. Злой взгляд его черных глаз заставляет их отвернуться или потупиться.

— Он вернется к часу молитвы?

— Конечно… — и, спохватившись, прибавляет: — Не знаю, куда он направился. Не исключено, что он вернется только через несколько часов.

— Не важно, я подожду.

Прихожанин бросает растерянный взгляд в сторону минбара и, сглотнув, говорит:

— Он может не вернуться и до наступления ночи.

— Не проблема. Я терпеливый.

В замешательстве он воздевает руки и удаляется.

Я сажусь по-турецки у подножия колонны, беру книгу хадисов и, пристроив ее на коленях, открываю на первой попавшейся странице. Мой собеседник появляется вновь, для вида перекидывается словами с каким-то стариком, описывает круг по зале, словно хищник по клетке, и наконец выскакивает на улицу.

Минул час, второй. Около полудня ко мне подходят трое мужчин, неизвестно откуда взявшихся, и после обычных приветствий говорят, что мое присутствие в мечети не имеет смысла и что мне лучше удалиться.

— Я хочу видеть имама.

— Он нездоров. Утром ему стало нехорошо. Вернется через несколько дней, не раньше.

— Я доктор Амин Джаафари…

— Прекрасно, — перебивает меня тот, что ростом меньше других, лет тридцати, скуластый, со шрамом на лбу. — А теперь уходите.

— Не раньше, чем встречусь с имамом.

— Когда он будет чувствовать себя лучше, мы вас уведомим.

— Вы знаете, где меня найти?

— В Вифлееме все друг друга знают.

Они вежливо, но твердо подталкивают меня к выходу, ждут, пока я обуюсь, и молча доводят до угла.

Двое из троих, вышедших со мной из мечети, провожают меня и дальше, до центра города. Они не скрываются. Дают мне понять, что я у них на виду и возвращаться не стоит.

Сегодня базарный день. Площадь кишит народом. Я вхожу в какое-то подозрительное кафе, заказываю черный кофе без сахара и сквозь захватанное руками, засиженное мухами стекло наблюдаю кипение рынка. В зале, уставленном убогими столами и жалобно ноющими стульями, под тусклым взглядом бармена изнывают от скуки старики. Рядом со мной опрятный человек лет пятидесяти курит кальян. Поодаль молодые люди играют в домино, громко стуча костяшками. Я отсиживаюсь здесь до часа следующей молитвы. Когда раздается крик муэдзина, я снова иду в Большую мечеть, надеясь застать имама в разгар службы.

На подходе к зданию мне преграждают дорогу два типа, следившие за мной утром. Они явно не рады мне.

— Зря вы так делаете, доктор, нехорошо это, — говорит тот, что повыше ростом.

Я возвращаюсь к Лейле ждать очередной молитвы.

Потом меня опять останавливают у входа в мечеть. На сей раз к тем двоим, что пасут меня целый день и уже сильно раздражены моим упрямством, присоединяется третий. Хорошо одетый, небольшого роста, крепкий, с тонкими усиками и массивным серебряным перстнем на пальце. Он просит меня пройти за ним в небольшой тупичок и там, укрывшись от любопытных глаз, спрашивает, чего я добиваюсь.

— Прошу о встрече с имамом.

— С какой целью?

— Вам прекрасно известно, зачем я здесь.

— Возможно, однако вы даже не представляете, во что вмешиваетесь.

Это явная угроза, его глаза так и впились в мои.

— Ради милости Небес, доктор, — говорит он, заметно нервничая, — делайте, что вам говорят: возвращайтесь домой.

Он уходит; его спутники следуют за ним, прикрывая его со спины. Я возвращаюсь в дом Ясера и жду молитвы магриб, решив, что буду теснить имама до последних его укреплений. Тем временем звонит Ким. Я успокаиваю ее, обещая перезвонить попозже.

Солнце на цыпочках спускается за горизонт. Шум улицы смолкает. Легкий ветерок впархивает во дворик, ошпаренный пеклом послеполуденных часов. За несколько минут до начала молитвы возвращается Ясер. Ему крайне неприятно снова меня видеть, но узнав, что на ночь я не останусь, он приободряется.

С призывом муэдзина я выхожу на улицу и в какой уже раз направляюсь к мечети. Охранники не стали дожидаться, пока я подойду: они действуют на опережение и встречают меня в квартале от дома Ясера. Их пятеро. Двое караулят в конце улочки, трое вталкивают меня в арку каких-то ворот.

— Не играй с огнем, доктор, — говорит здоровенный детина, прижимая меня к стене.

Я отбиваюсь, пытаясь вырваться из тисков, но ему хоть бы что. В густеющих сумерках вспыхивают жутковатые искорки в его глазах.

— Не лезь куда не просят, доктор.

— Моя жена встречалась с шейхом Марваном в Большой мечети. Поэтому я хочу видеть имама.

— Не было этого, наврали тебе. Никому ты здесь не нужен.

— Чем я мешаю?

Этот вопрос одновременно и забавляет и злит его. Он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Ты весь город уже засрал.

— Полегче с выражениями, — одергивает его маленький, скуластый, со шрамом на лбу — тот, что уже разговаривал со мной в мечети. — Не в свинарнике.

Грубиян прикусывает язык и отступает на шаг. Получив взбучку, он стоит в сторонке и больше не вмешивается. Коротышка примирительно объясняет: