Ясмина Хадра - Теракт

Мы часы напролет беседуем на вершине холма, всегда садясь на камни спиной к Стене, лицом к уцелевшим на землях племени садам…

Однажды вечером я прощаюсь с ним, и тут на меня обрушивается несчастье.

Женщины в черном толпятся во дворе. Фатен стоит в сторонке, обхватив голову руками. Рыдания и стоны охватывают ферму кольцом беды. У курятника разговаривают мужчины — родственники, соседи.

Я ищу старейшину, но нигде его не вижу.

Это он умер?..

— Он у себя в комнате, — говорит мне один из двоюродных братьев. — С ним тетка Нажет. Новость его просто убила…

— Какая новость?..

— Виссам… Сегодня утром он пал на поле брани. Набил машину взрывчаткой и помчался на израильский блокпост…

Наутро сад заполняют солдаты. Они выскакивают из зарешеченных машин, оцепляют дом патриарха. За ними следует танковый транспортер, он везет бульдозер. Офицер хочет видеть старейшину. Омр очень плохо себя чувствует, его заменяю я. Офицер сообщает: в связи с террористическим актом, совершенным Виссамом Джаафари на контрольно-пропускном пункте, и в соответствии с полученными от начальства инструкциями нам дается полчаса на то, чтобы очистить жилище, после чего они приступят к его сносу.

— Как так? — протестую я. — Вы собираетесь разрушить дом?

— У вас осталось двадцать девять минут.

— Этого не может быть! Мы не позволим вам снести наш дом. Что за чушь? А куда денутся люди, которые в нем живут? Здесь два почти столетних старика, они стараются достойно прожить немногие оставшиеся у них дни. Вы не имеете права… Это дом патриарха, средоточие жизни всего племени. Убирайтесь прочь, и немедленно.

— Двадцать восемь минут.

— Мы останемся внутри. И шагу отсюда не сделаем.

— Это не мои проблемы, — отвечает офицер. — У бульдозера глаз нет. Если он завелся, то идет до конца. Я вас предупредил.

— Идем, — говорит Фатен и тянет меня за руку. — У этих людей не больше души, чем у их техники. Соберем, что можем, и уйдем отсюда.

— Но они же разрушат дом! — кричу я.

— Что такое дом, если мы страну потеряли, — вздыхает она.

Одни солдаты спускают бульдозер с транспортера. Другие удерживают на почтительном расстоянии начинающих собираться соседей. Фатен помогает старейшине усесться в кресло на колесах и отвозит его в тень во дворе. Нажет ничего не хочет брать. Этим вещам сам дом хозяин, говорит она. Как в древние времена, когда владетельных князей погребали вместе с их богатством. Пусть в этом доме останется то, что ему принадлежит, — он заслужил. Память, мечты, образы прошлого — все гаснет, тает.

Солдаты оттесняют нас от места сноса. На какой-то лысый бугор. Омр съежился в кресле — кажется, он не понимает, что происходит, и смотрит на суету вокруг, почти ее не замечая. Тетка Нажет гордо стоит позади него, Фатен слева, я справа. Бульдозер ревет, выбрасывая из трубы плотное облако дыма. Стальные гусеницы, прокручиваясь, алчно раздирают почву. Соседи смотрят из-за оцепления, выставленного офицером, молча подходят к нам. Офицер приказывает нескольким солдатам проверить, не остался ли кто внутри. Убедившись, что дом пуст, он подает знак бульдозеристу. Рушится невысокая стена, которой обнесен дом, и в этот миг гнев переполняет меня, я бросаюсь на машину. Солдат преграждает мне путь; я падаю навзничь и ногами пытаюсь ударить чудовище, пожирающее мою историю. "Прекратите!" — кричу я… "Прекратите!" — повелительно бросает мне офицер. Вмешивается еще один солдат; дубинкой он бьег меня в челюсть, и я опускаюсь на землю, как занавес над сценой.

Целый день я провел на бугре, глядя на кучу обломков, которые много световых лет назад были дворцом под сверкающим небом, где жил я, маленький босоногий принц. Мой прадед возвел его своими руками, от фундамента до крыши; здесь родилось несколько поколений, чьи глаза были распахнуты во всю ширь горизонта; сколько надежд было собрано в его садах, словно мед с цветущих деревьев. И один бульдозер за считаные минуты обратил в пыль целую вечность.

К вечеру, когда солнце скрывается за Стеной, за мной приходит двоюродный брат.

— Ни к чему здесь стоять, — говорит он. — Что сделано, то сделано. Тетка Нажет вернулась к дочери в Тубас.

Старейшину приютил его правнук из деревушки за садами.

Фатен, как в каменный кокон, завернулась в непроницаемое молчание. Она решила оставаться рядом со старейшиной в лачуге его правнука. Она всегда ухаживала за Омром и знает, какое нелегкое это дело. Без нее он не перенес бы этого удара. Другие поначалу занимались бы им, но в конце концов перестали бы уделять ему внимание. Поэтому Фатен и жила в доме патриарха. Омр был ее младенцем. Но бульдозер, уехав, унес с собой душу Фатен. Осталась обессиленная женщина, огрубевшая, молчаливая, как тень, которая, съежившись в уголке, дожидается ночи, чтобы в ней раствориться. Однажды вечером она вернулась в изуродованный сад с рассыпавшимися по спине волосами — она, никогда не снимавшая платка — и целую ночь провела, стоя перед кучей мусора, под которой был погребен смысл ее бытия. Когда я пришел за ней, она отказалась уйти от руин. Ни одна слеза не выкатилась из ее пустых глаз с остекленевшим взглядом — тем взглядом, который не обманывает и которого я научился бояться. Поутру Фатен и след простыл. Мы обыскали всю округу, но она будто испарилась. Видя, как я в тревоге рыскаю по окрестным деревням, и боясь, что ситуация обострится еще более, правнук Омра отводит меня в сторону и говорит:

— Это я отвез ее в Джанин. Она очень просила. В этом случае никто ничего не может сделать. Это всегда так было.

— Что ты несешь?

— Ничего…

— Зачем она поехала в Джанин, к кому?

Правнук Омра пожимает плечами.

— Такие люди, как ты, этих вещей не понимают, — говорит он, удаляясь.

И тут я понимаю.

Я беру такси и возвращаюсь в Джанин; застаю Халила дома. Он думает, что я приехал сводить счеты. Я его успокаиваю. Я всего лишь хочу увидеть Аделя. Тот приходит немедленно. Я рассказываю ему об исчезновении Фатен и о своих подозрениях.

— На этой неделе ни одна женщина в наше движение не вступала, — авторитетно заявляет он.

— А в "Исламский джихад", в другие отряды? Попробуй разузнать.

— Не стоит… Мы и так плохо понимаем друг друга. Хотя у нас нет никаких взаимных претензий. Каждый ведет свою священную войну так, как ее видит. Если Фатен куда-то ушла, попытки ее вернуть бесполезны. Она совершеннолетняя и имеет право распоряжаться своей жизнью. И смертью. Не может быть двойного стандарта, доктор. Если ты решаешь взять оружие, ты должен признать, что и другие вправе это сделать. Каждый имеет право на свою долю славы. Мы не выбираем себе судьбу, но выбрать смерть — это прекрасно. Это демократический способ плюнуть в лицо року.