Джойс Оутс - Венец славы: Рассказы

Понемногу голос духа становился все тише, а может, что-то испортилось и каналы коммуникации были уже несвободны. Повторы, невразумительные обрывки, бессмысленные призывы: «Милый! Милый!» — которых, казалось, были не в силах унять ответы судьи. Дух говорил о своей могиле, о путешествии в Италию много лет назад, об умершем или неродившемся ребенке, снова об Энни — очевидно, дочери судьи Т.; но из словесной мешанины не всегда удавалось извлечь смысл, и, когда миссис А. внезапно пробудилась от транса, это было большое облегчение.

Судья Т. поднялся из-за стола в сильном возбуждении. Он хотел вновь вызвать дух — он не успел спросить жену о самом главном; его захлестнули эмоции, и ему трудно было говорить, прервать монолог духа. Но миссис А. (которая выглядела удручающе усталой) сказала ему, что в эту ночь дух уже не вернется и не следует даже пытаться вызывать его снова.

— Мир иной подчинен своим законам, — произнесла миссис А. тихим, шелестящим голосом.

Вскоре после 9 ч. веч. мы покинули миссис А. Я тоже был в полном изнеможении; я и не предполагал, что происходящее так захватит меня.

Судья Т. тоже остановился в «Монтегью-хаузе», но после сеанса он был слишком расстроен, чтобы разделить с нами трапезу. Уверял нас, однако, что дух был настоящий — голос его жены, в этом он убежден, жизнью готов поклясться. При жизни она никогда не называла его «Дэрри», не странно ли, что она назвала его «Дэрри» сейчас? — и так беспокоилась о нем… с такой любовью? — и об их дочери тоже беспокоилась? Он очень тронут. Ему надо многое обдумать. Да, несколько недель тому назад у него был жар — жестокий приступ бронхита с высокой температурой; по правде сказать, он еще не вполне оправился. А самое необыкновенное во всем случившемся — это открывшаяся ему истина: Смерти не существует.

Смерти не существует.

Мы с доктором Муром славно пообедали — жаркое из барашка, уложенное в виде короны, молодой картофель с горошком и капуста с маслом; два сорта хлеба: ржаной немецкий и сметанные рожки; масло в гостинице превосходное, отменное вино; на десерт — блинчики со сливками и жареным миндалем, выглядели они великолепно, но я уже был не в состоянии ничего есть. Доктор Мур зверски проголодался. За едою он разговаривал, часто сопровождая свои слова громкими взрывами хохота. Он, разумеется, убежден, что медиум — обманщица, и даже не слишком искусная обманщица. За время своих любительских исследований, которые он с перерывами ведет вот уже пятнадцать лет, он встречал куда более искусных медиумов. Даже печально знаменитый Юстас со своими левитирующими столами, боем часов и воплями всякой нечисти поизобретательнее миссис А.; Юстас — всякому, разумеется, ясно — шарлатан, но чтобы раскусить его методу, пришлось изрядно поломать голову. А у миссис А. все абсолютно очевидно.

Говорил доктор Мур довольно долго, по своему обыкновению благодушно и категорично. Он заказал нам обоим бренди, хотя, когда мы кончили обед, время близилось к полуночи и мне не терпелось отправиться в постель. (Я надеялся рано встать и поработать над лекцией о воззрениях Канта на проблему свободы воли, которую мне предстояло читать через несколько дней.) Но доктору Муру беседа доставляла удовольствие: казалось, то, что мы увидели у миссис А., взбодрило его.

Перри Муру сорок три года, он всего на четыре года старше меня, но выглядит, во всяком случае рядом со мной, значительно старше. Он приходится троюродным братом моей матери; преуспевающий врач, имеет холостяцкую квартиру и кабинет на Луисберг-сквер; отчего он не женился или упорно не желает жениться, составляет одну из непреходящих тайн Бостона. Все сходятся на том, что он человек ученый, остроумный, обаятельный и необыкновенно умный. Внешность его скорее поразительна, нежели красива согласно общепринятым представлениям — темная блестящая бородка, живые темноватые глаза; великолепный скрипач-любитель, заядлый яхтсмен, поклонник литературы: его любимые писатели — Филдинг, Шекспир, Гораций и Данте. Вне сомнения, он идеальный исследователь спиритических явлений, ибо воспринимает наблюдаемые феномены остраненно, но с неослабевающим любопытством, и у него положительное пристрастие к фактам, просто мания. Как подлинный ученый, он занят разысканием фактов, совокупность которых может с определенной вероятностью порождать гипотезы: начинает он не с готовой гипотезы, куда, как в своего рода корзину, можно свалить без разбора одни факты, оставив для удобства другие без всякого внимания. Во всех вещах он эмпирик, ничего не принимающий на веру.

— Если эта женщина — обманщица, — говорю я нерешительно, — значит ли, что вы считаете ее обманщицей, которая сама не сознает этого? А информация духов добывается ею посредством телепатии?

— То-то что телепатии. Других объяснений не может быть, — с горячностью произносит доктор Мур. — Неким пока неведомым науке способом… неким сверхъестественным способом она подавляет в себе сознательную личность… высвобождая тем самым другие, вторичные личности, обладающие способностью схватывать чужие мысли и воспоминания. Каким образом это совершается, в настоящее время еще не разгадано наукой. Но в конце концов будет разгадано. Наши исследования бессознательных способностей человеческого мозга едва начинаются; мы поистине стоим на пороге новой эры.

— Значит, она просто выбирает из мозга своих клиентов то, что они хотят слышать, — произношу я неторопливо. — Время от времени она может даже немножко их подразнить — даже оскорбить; может, не боясь разоблачений, напустить существо, вроде этого омерзительного «Уэбли», на такого человека, как судья Т. Телепатия… Да, она бы многое объяснила. Почти все, что мы сегодня видели.

— Я бы сказал, все, — говорит доктор Мур.

Возвращаясь дилижансом в Кембридж, я отложил в сторону Канта и свои лекционные заметки и читал сэра Томаса Брауна. [26] Браун, сэр Томас (1605–1682) — английский врач и писатель, по преимуществу эссеист, чьи сочинения нравоописательного и моралистического характера («Исповедания врача», 1642, или посмертно опубликованная «Христианская мораль») оказали заметное влияние на Кольриджа, Лэма, Де Куинси и других английских романтиков. «Свет, который позволяет видеть все, делает некоторые предметы невидимыми. Величайшее таинство религии выражается затмением».

19 марта 1887 г. Кембридж. 11 час. веч.

Прошел сегодня вечером десять миль; нужно очистить мозг от паутины.

Нездоровая атмосфера. Ощущение клаустрофобии. Вчерашний сеанс в Куинси — происшествие весьма неприятного свойства.

(Не сказал жене о случившемся. Почему она так интересуется Духовным Миром? Перри Муром?)