Ион Деген - Рассказы (публикации 2009-2010 годов)

Слушателей рава Зильберштейна становилось всё больше. Маленькая квартира не вмещала врачей, желавших услышать блестящие лекции. Они продолжались в малом зале синагоги, а сейчас продолжаются в большом зале. Среди слушателей видные израильские профессора, заведующие отделениями престижных больниц.

Лекция строится по такому принципу: кто-то из врачей в письменной форме задаёт раву вопрос. Например: в больницу поступили два пациента в предсмертном состоянии. Необходимо начать реанимацию. Но у врачей только один аппарат. Кто из этих двоих должен быть присоединён к аппарату? Или: больной восьмидесяти с лишним лет. Точно не установлен диагноз. Подозревается особая форма тяжёлой пневмонии. Её можно лечить антибиотиком, введение которого пациенту в таком возрасте чревато десятипроцентной смертностью. Применить антибиотик, или отказаться? Я привёл наиболее примитивные вопросы из сотен, заданных раву Зильберману.

Раз в месяц во время двухчасовой лекции мы слушаем обстоятельный подробнейший ответ с десятками примеров. Оказывается, в Торе и Талмуде есть ответы на все самые неожиданные вопросы, которые по логике не могли быть известны в 210 году новой эры, когда Иегуда а-Наси собрал и отредактировал в Мишну устную Тору; когда позже в Иерусалиме и Вавилоне толкование Мишны – Гемора дополнила её и вместе с ней стала Талмудом. Ну, скажите; кто в третьем-четвёртом веке, когда записывался Талмуд, имел представление об аппаратуре для реаниматизации? А ведь письменную Тору даже скептики датируют восьмым веком до новой эры.

Рав Зильберман не имеет медицинского образования. Но почти в течение тридцати лет я не услышал в его лекциях ни одной медицинской ошибки. Удивительно! При этом поражает его скромность. Несколько раз он признавался, что не мог найти нужного ответа, и в этих случаях обращался к своему учителю и тестю, одному из самых видных раввинов Израиля. Сколько же необходимо учиться и какой памятью обладать, чтобы овладеть Талмудом!

Надо полагать, это было известно тому, кто мой курсантский блокнот в чёрном дерматиновом переплете назвал талмудом. Спасибо тебе, мой Господь, что я, хоть и поздно, сподобился узнать всё это.

Кстати, мой Господь на иврите – АДОНАЙ. Это именно то слово, котороё я, ребёнок, услышал и полюбил в синагоге.

Николай долго размышлял, добавить ли в яичницу четвёртое яйцо. Тем временем сковородка начала издавать предупреждающие шипящие звуки. Николай не без сожаления погасил конфорку и перенёс сковородку на стол. Всё это он осуществлял, сидя на табуретке. Не хотелось надевать протез. А Сима в кухне предметы расположила так, чтобы до всего он мог дотянуться, сидя на табуретке. Словно знала, что ему предстоит остаться бобылём. И до холодильника дотянулся. Извлёк полупустую бутылку «Гольд». Не обеднел бы, конечно, покупая «Абсолют» или «Смирновскую». Пенсия позволяет. Но его и эта водка устраивает вполне. Тоже мне, аристократы интеллигентные! Разный вкус они в водке находят! Говнюки! На завтрак сейчас он допьёт оставшееся в бутылке. Главное – со всей жратвой не забыть купить сегодня новую.

Полного стакана не хватило залить опалившую его жалость к себе, когда он вспомнил о предстоящем походе в магазин за продуктами.

Вот уже больше двух недель Сима в этом… как его? И не переведёшь эту херню с иврита на нормальный язык. Да и на иврите никак запомнить не удаётся. Богадельня – не богадельня. Больница – не больница. Санаторий – не санаторий. Но питание там – будь здоров! Наверно, в цековском санатории такого не было. А уход! Что сказать. Родная мать за ребёнком не ухаживает лучше. Ему бы туда. Так ведь он же здоров. Какого хера здоров в его возрасте! А Сима болела-болела, и на тебе, доболелась до состояния, когда еле узнаёт человека, с которым прожила более пятидесяти лет. Был он там, правда, только один раз. Навестил её. А чего навещать? Узнавать почти не узнаёт. Видеть это… как его, ну, заведение это, только расстраиваешься от зависти.

Николай доел завтрак. Убирать, слава Богу, было нечего. Завалился на диван. Включил телевизор. По русскому каналу шла какая-то сотая серия о славных российских блюстителях порядка. Херня. Стал переключать каналы. Наткнулся на футбол. Красивая игра! Но кто с кем, разобрать не мог. Комментатор тарабанил на иврите. А за девятнадцать лет Николай не врубился в этот язык.

Он не узнал, чем закончился матч. Задремал. А проснулся, когда на экране два бугая уничтожали друг друга. Бокс не бокс. Борьба не борьба. Хрен его знает, что за спорт. Хулиганство сплошное. Но спорт ведь, если передают по спортивному каналу.

Захотелось жрать. А в холодильнике Антарктида. Пусто. Надо идти за покупками. Николай встал, сунул культю в культеприемник и стал застёгивать ремень. Впервые в этот день промелькнула хоть какая-то положительная эмоция. Хороший протез. Лёгкий. И нигде не давит. Умеют в этом Израиле делать протезы. В Советском Союзе ничего подобного не было у него. Ругался он, жаловался. Позволяло положение. Как-никак преподаватель в институте не хер его знает чего, а марксизма-ленинизма. При том не рядовой преподаватель. Но вся ругань и жалобы уходили, как вода в песок. Ну, переделывали, чинили. А всё оставалось, как было. Говорили, что культя бедра очень короткая, поэтому ничего нельзя поделать. Короткая! Почему же в Израиле она не короткая? Выросла, что ли? Что уж говорить про вес? Там хоть тяжёловеса нанимай, чтобы при каждом шаге поднимал эту глыбу. Почему в Израиле протез не тяжёлый?

Тут он вспомнил ещё одну гадость, связанную с советским протезом, вернее не с протезом, а с протезным заводом. Директором этого завода назначили его кореша по пехотному училищу Гошу Трубицына. Учились они в одном взводе, даже в одном отделении. Вместе стали младшими лейтенантами. Вместе, в одном телячьем вагоне выехали на фронт. До появления Гоши Николай ходил в героях. Инвалид Отечественной войны. Ко всем годовщинам получал юбилейные медали. Боевых, правда, у него не было. Только в 1985 году, к сорокалетию со дня Победы всем инвалидам; живущим в Советском Союзе, вручили орден Отечественной войны первой степени. В Израиле бывшие советские инвалиды остались без этого ордена. Оно и справедливо. Нечего было покидать Советский Союз. Предатели несчастные! Орден им! Как же! Колодка наград у Николая выглядела вполне внушительно. А что они значат? Ну, не все же такие специалисты, чтобы понимать.

И тут появился Гоша, который в 1956 году был демобилизован в звании майора. И рассказывал людям, сокрушаясь, как они с Николаем ехали на фронт после училища, как разбомбили их эшелон, как у Николая оторвало ногу. А его даже не задело. Повезло. На фронте он дослужился до старшего лейтенанта, до командира роты.