Костас Кодзяс - Забой номер семь

Господин Герасимос казался необыкновенно взволнованным. Ломая пальцы, он нервно шагал из угла в угол. Он уже принял решение закрыть контору и надуть таким образом своих кредиторов. Все до мелочей было продумано. Чтобы его не арестовали, он спрячется у своей любовницы в районе Перистери и даст указание племяннику собрать все счета, изъяв их у клиентов. Он даже не ответил на приветствие Клеархоса. Словно не замечая его, I продолжал ходить взад и вперед. Вдруг он остановился перед Клеархосом и с угрозой в голосе потребовал у него выручку. Юноша ответил, что не получил сегодня ни драхмы, и в доказательство своей правоты протянул хозяину карточки.

– Кому ты это говоришь, мошенник? Кому, жулик?

Клеархос глядел на него с той обычной нагловатой усмешкой, с которой в последнее время смотрел на людей. Тогда господин Герасимос, выйдя из себя, схватил, карточки и швырнул их на пол.

– А ну, собирай-ка их, да побыстрей, и проваливай! – заорал он, дрожа от гнева.

– Вы меня выгоняете, господин Герасимос? – спросил удивленно Клеархос.

– Проваливай, тебе говорят!

– Хорошо. Как вам будет угодно.

Клеархос нагнулся, чтобы подобрать карточки. Но хозяин, подбежав, наступил на них ногой.

– Подними их и положи вместе с другими карточками! – крикнул он своему племяннику.

– Нет, обождите, хозяин, покупатели ведь мои.

Господин Герасимос буквально захлебнулся от злости, слова со змеиным шипением полетели у него изо рта.

– Что ты сказал, мерзавец, подонок! – И он наградил Клеархоса увесистой оплеухой.

Перед открытой дверью конторы собрались подмастерья и девушки из соседних мастерских.

Чтобы защититься, Клеархос закрыл лицо рукой и попятился к двери. Крупные капли пота выступили у него над верхней губой.

– Нет! – вскинув голову, крикнул он страдальческим голосом, и на его лице отразилась детская растерянность.

Зрители отпускали шутки и подзадоривали его:

– Наподдай ему, каланча!

– Силенок, видно, маловато.

– Ах, бедняга, у него кровь пошла носом! – закричала с притворным испугом какая-то девушка.

Племянник господина Герасимоса надрывался от смеха.

– Прохвост! – завизжал хозяин и отвесил Клеархосу еще одну оплеуху.

– Ох! Как он вывеску ему разукрасил! – комично пропищал член христианского союза и сделал вид, что чешется, чтобы поглубже запрятать к себе под рубашку украденные чулки.

Вокруг все так и покатывались со смеху.

Вдруг Клеархос с силой оттолкнул столпившихся у двери людей и, выскочив в коридор, прислонился к стене. Из носа у него шла кровь, дыхание было прерывистым. Он вытер ладонью лицо, размазав кровь по подбородку.

Ему хотелось убежать, скрыться, но он стоял как прикованный, прижавшись к стене. Видел, как портной схватил хозяина за руку… В голове у него шумело, ему казалось, что он катится в пропасть и должен немедленно за что-нибудь ухватиться, иначе ему крышка. Он с остервенением вонзил зубы себе в палец и ощутил острую боль.

Портной тащил за руку господина Герасимоса. Ему помогал подмастерье. Девушки визжали. Хозяин вопил, что банда разбойников – торговых агентов – погубила его и еще доведет до сумасшедшего дома или самоубийства.

Но понемногу шум стал стихать.

Клеархос больше не дрожал. Он совсем успокоился. Кто-то сказал ему тихо:

– Теперь уходи, потом разберешься.

Клеархос ничего не ответил. Его взгляд был прикован к ножу, торчавшему у сапожника из кармана фартука.

Быстрым движением он выхватил нож и зажал в правой руке. Какой-то подмастерье подскочил к нему, чтобы предотвратить несчастье.

– Все назад! – крикнул Клеархос, целясь подмастерью в живот.

Лицо его исказила такая злоба, что все в испуге отступили. Он заметил, что племянник хозяина шмыгнул в комнату и спрятался за конторку. Растерянность окружающих придала Клеархосу уверенности. Он медленно приближался к господину Герасимосу, угрожающе сжимая в руке сапожный нож. На бледной физиономии хозяина отразился ужас.

– Ты сошел с ума, в тюрьму угодишь! – бормотал он и заслонялся руками от наступавшего на него парня.

Вся эта сцена продолжалась лишь несколько секунд. Неужели в припадке ярости Клеархос не отдавал себе отчета в своих действиях? Нет, он действовал совершенно хладнокровно, и это было самым удивительным. Увидев нож, он тут же подумал: «Один шаг – и нож мой. Надо схватить его за рукоятку, иначе я обрежу пальцы». Он был уверен, что зеваки в страхе разбегутся. Только бы преодолеть ему трусость, ту трусость, которая до сегодняшнего дня приносила ему столько унижений.

Он сделал еще шаг.

Острие ножа почти коснулось вытянутой руки хозяина. Их взгляды встретились. У господина Герасимоса дрожала нижняя губа. Клеархос нагло усмехнулся.

– Я дарю тебе карточки, подлец, – сказал он хозяину и швырнул ему нож. Затем, не оглядываясь, спустился по лестнице и смешался с уличной толпой.

Это случилось несколько месяцев назад. С тех пор Клеархос и не думал искать другую работу. Иногда он вместе с Зафирисом завязывал знакомства с иностранными моряками, которые через него сбывали контрабандные товары, водил их в бар или к проституткам и получал кое-какие гроши от хозяина бара и содержательницы публичного дома.

Зафирис был старше его на два-три года. Это был парень среднего роста с узкими плечами, маленькими, глубоко сидящими глазками. И без того бескровное лицо Зафириса становилось мертвенно-бледным, когда, он накуривался гашиша. Его лицо наркомана с густыми бровями и красными чувственными губами не могло не обращать на себя внимание.

Большую часть дня они проводили в бильярдной. Играли или же просто болтали: обсуждали различные авантюры, обменивались мнениями о футболе и гангстерских фильмах. По вечерам частенько появлялись в притоне Однорукого Апостолиса. С девушками Клеархос стал вести себя развязно, как все робкие юноши, поборовшие наконец свою робость. Когда он оставался без гроша, то просил денег у матери. Прачке нередко приходилось отдавать ему весь свой дневной заработок. А стоило ей отложить на черный день драхм пятьдесят, как он тут же выкрадывал их, куда бы они ни были припрятаны, и проигрывал в кости.

Новый образ жизни больше устраивал Клеархоса. Он просыпался в полдень и возвращался домой на рассвете. Голова его была занята игрой в кости, бильярдом, кинофильмами, денежными махинациями, женщинами, будущими путешествиями. Его не беспокоило, к чему все это приведет, куда он катится. Единственной мечтой его было сбежать за границу. Иногда его охватывала жажда приключений, ему хотелось сесть тайком на пароход и уплыть все равно куда. Несколько раз прачка осмеливалась заговаривать с ним о будущем, спрашивала, собирается ли он начать работать. Сын набрасывался на нее с бранью. Его отношение к матери изменилось так же разительно, как и отношение к девушкам. Он стал груб с ней, будто ни с того ни с сего возненавидел ее.