Костас Кодзяс - Забой номер семь

– В чем дело-о-о?

– Насморк схвати-и-ил! – отозвался толстяк, приставив руки воронкой ко рту.

– Так что же теперь? Значит, будем ждать у моря погоды?

Выплывая из глубины, голос десятника разносился по штреку, доходил до шахтеров и терялся в квершлаге.

– Ладно, черт побери… Сейчас посмотрим, – пробурчал себе под нос толстяк. – Пошли, Костас.

Пройдя немного вперед, он исчез в штреке и пополз к тому месту, где был заложен динамит. Парень вытер потное лицо и последовал за ним.

Как только Клеархос остался вдвоем со Стариком, его охватило волнение. Он быстро оглянулся. В глубь темного квершлага уходили рельсы. В той стороне сейчас не было ни души. Он бросил взгляд на Старика. Тот стоял, прислонившись к стойке, прижав ко рту платок. «Сейчас или никогда», – молнией пронеслось в голове Клеархоса. Но вдруг на него нашло странное оцепенение.

В ту ночь, когда Клеархос, прижавшись лицом к стеклу, увидел в окно старого шахтера, читавшего газету, он понял, что никогда по найдет в себе силы выполнить требование англичанина. В растерянности постояв немного у окна, он вернулся домой. Лег, не раздеваясь, на кровать, прикрылся одеялом и погрузился в глубокий сон. Но на следующий день он попросил десятника назначить его в вечернюю смену. На него напала апатия, он избегал думать о деталях предстоящей «операции». В «Мазик-сити» он не пошел. Хотел повидать Софию, но, дойдя до меблированных комнат, повернул назад.

Часа три Клеархос бесцельно бродил по улицам, глазел на витрины. Вдруг он принял решение: он пойдет к Джону Ньюмену. Да, пойдет тотчас, немедленно. Скажет ему напрямик: мол, неправда, будто моряк умер в больнице. Конечно, неправда. Его не интересует ни паспорт, ни деньги. К черту и паспорт и деньги! Больше всего он хочет вернуть то, чего лишился: свою беззаботность, бильярд, пирушки, друзей! Нет, даже и это все гроша ломаного не стоит. Лишь бы избавиться от этой пытки. Жизнь прекрасна, даже когда просто смотришь на солнце. Пусть англичанин поищет кого-нибудь другого…

Клеархос пустился бежать. Но когда, с трудом переводя дыхание, он подымался по лестнице старинного особняка на улице Α., при одной мысли о встрече с Ньюменом его бросило в дрожь. В памяти всплыла холодная улыбка англичанина. Он подумал: «Если бы даже моряк выжил, тот был бы способен убить его, только чтобы держать меня в руках». Но он овладел собой. «Чепуха!» – пробормотал он, распахивая дверь.

Белокурая секретарша испуганно бросилась к нему, преграждая дорогу в кабинет. Оттолкнув ее, Клеархос повернул ручку двери.

Как только он почувствовал на себе пристальный взгляд англичанина, он понял, что тот уже разгадал его намерение. Стараясь казаться спокойным, Клеархос сделал несколько шагов и сел напротив него.

– Держу пари, тебе понадобились деньги, – сказал Ньюмен. В голосе его звучали жесткие, презрительные нотки. – Мне известны твои вчерашние подвиги. Ты проиграл в кости, и тебе нечем было расплатиться. Понимаю, ты хотел выиграть во что бы то ни стало. А если бы тебя пырнули ножом?

Клеархос растерялся. «Подлец, следит за мной», – подумал он.

– Никто с помощью игры не уйдет от своей судьбы, – заметил Ньюмен, улыбаясь.

У Клеархоса комок подступил к горлу.

– Я не убийца, – прошептал оп.

В голосе у него промелькнуло: «Он следит, куда я хожу, что делаю. Стоит мне предпринять попытку к бегству, как он моментально сообщит в полицию, чтобы меня задержали». И он надрывно крикнул:

– · Я не убийца!

– Ты убийца, – отозвался Ньюмен. Выдвинув ящик письменного стола, он достал фотографию и бросил Клеаркосу. Она изображала шестерых моряков на палубе военного корабля, которые держали на плечах гроб. – Там лежит парень с веснушками, – сказал оп.

– Вы лжете, лжете, издеваетесь надо мной! – чуть слышно пролепетал Клеархос.

– Дело об убийстве здесь, у меня в столе. Все улики против тебя. Хочешь, я передам дело в асфалию? – спросил Ньюмен и, раскрыв бумажник, протянул ему тысячу драхм.

«Я в его руках», – подумал Клеархос. Не сказав ни слова, он взял деньги и вышел. Уже в коридоре пробормотал: «Я пропал».

В антикварной лавке он отыскал маленький восточный кинжал в расшитом золотом футляре и купил его. Выкинув футляр в водосточную трубу, он спрятал кинжал под рубаху. «Надо его наточить. Он совсем тупой», – подумал · оп и пошел искать уличного точильщика. После обеда он явился на шахту и вместе со второй сменой спустился в забой номер семь.

Прошло всего несколько дней, а Клеархос успел ужо превратиться в тень Старика. Он стремился работать рядом с ним, разбивался в лепешку, чтобы оказать ему какую-нибудь услугу, и по вечерам провожал его до профсоюзного комитета или до дома. Старик относился к нему с большой симпатией. Когда они возвращались с работы, оп часто брал Клеархоса под руку и, отстав от других шахтеров, вступал с ним в беседу. Он считал, что тот умный парень, но дурное окружение и отсутствие идеалов губит его, как и многих других молодых людей в поселке. Догадываясь, что его гложет какое-то горе, Старик избегал задавать вопросы. По его мнению, тяжелая работа, которую Клеархос избрал для себя, должна была вывести его из оцепенения. Старик своеобразно рассуждал об общественных проблемах. Однажды, когда они шли домой, Старик, сказал:

– Послушай, Клеархос, вот в трех словах вся книга мира, начиная с его пеленок. – Он остановился. Остановился и юноша. Разжав худую мозолистую руку, Старик стал по одному загибать пальцы. – Ну, скажем, – он взялся за мизинец, – вот человек; то, что ему требуется, – пища, одежда, мебель, украшения, – все это он изготовляет сам в своем доме. Средствами передвижения пользуется самыми примитивными – передвигается на арбе. Потом, – он загнул безымянный палец, – мануфактура и – бац! – телега. Дальше: завод и – бац! – автомобиль, пароход, аэроплан. И наконец… – он взялся за указательный палец и чуть не задел им Клеархоса по носу, – бац! – социализм с ракетой. Видишь, все находит свою пару, как, скажем, болт и гайка.

Клеархос не раскрывал рта. Опустив голову, он шел рядом с Папакостисом. Думал: «Опять ему донесут, что видели меня со Стариком. Значит, мне не грозит опасность, меня не посадят в тюрьму». Что-то душило Клеархоса, ему трудно было дышать, он хватался руками за пылающий лоб. «Сколько я еще смогу тянуть? – бормотал он себе под нос. – Завтра, только не сегодня! Завтра все обдумаю, намечу план».

Тяжелая работа, опасность – он проводил ежедневно столько часов в могиле номер семь – не пугали Клеархоса. И он с радостью согласился бы до старости работать шахтером. Бывали такие мгновения, что он согласился бы даже никогда, ни на минуту не выходить из забоя, лишь бы избавиться от своих мучений. Оп старался не вступать в разговоры с шахтерами. Когда во время обеденного перерыва Старик присоединялся к ним, Клеархос садился один в стороне. Он быстро проглатывал свой завтрак, поглядывая украдкой на шахтеров. И в нем просыпалась зависть к ним. С отвращением выплевывал он неразжеванный кусок хлеба. «Надо кончать, – шептал он, скрежеща зубами. – Все равно я пропал». В глубине души он сознавал, что, оттягивая время и принимая дружбу Старика, он лишь умножает свои страдания и готовит себе еще более страшный конец. Его сковывало оцепенение, он бессильно откидывал голову к стене и, закрыв глаза, пытался представить свою жизнь в Судане.