Мо Янь - Большая грудь, широкий зад

— А что именно ты слышала? — с вызовом поинтересовалась Дикая Ослица.

Лицо заведующей побагровело.

— Ну, не жди у меня пощады! — выпалила она и вихрем вылетела из курятника.

— Чистый совестью не убоится, коль злой дух в ворота постучится! — крикнула ей вслед Дикая Ослица. — Подумаешь, лис паршивый! Не смотрите, что на вид серьёзная, одни шуры-муры на уме. В тот вечер… — хмыкнула она. — Думаете, я не видела?

— Поменьше бы ты языком чесала, — пыталась урезонить её работница постарше. — Откуда столько пылу с шести лянов лапши в день?

— Шесть лянов, шесть лянов! Папашу твоего разэтак с его шестью лянами! — Дикая Ослица вытащила шпильку из волос, ловко проткнула в яйце по дырке с обоих концов и, припав губами к тому, что поострее, одним махом осушила его. Потом положила с виду целое яйцо к другим. — Кто хочет донести — пожалуйста. Всё равно мне батюшка уже приискал партию здесь, в Дунбэе, и в следующем месяце в дом мужа перебираюсь. А там картошки горы целые. Ты вот донести на меня не желаешь? — обратилась она к Цзиньтуну, который сгребал за окном куриный помёт. — Донесёшь — по головке погладят. Такие сладкие петушки, как ты, нашей безрукой и нравятся. Зубы у старой коровки негодные, только нежную травку щипать и приходится!

Ошарашенный тем, что его облили с головы до ног грязью, Цзиньтун копнул лопатой:

— А не поела бы ты дерьма куриного?

После обеда повезли тележку с четырьмя ящиками яиц. На полпути от птицефермы до навозной ямы овощеводческой бригады Цяо Циша окликнула его:

— Цзиньтун, постой! — Цзиньтун притормозил, опустил ручку тележки и обернулся. — Видел, что творится? Всё втихую сырые яйца пьют, даже заведующая. Дикая Ослица, глянь, так и пышет энергией. Наедаются все от пуза.

— Но ведь яйца взвешивают, — возразил Цзиньтун.

— А как тут сбережёшь их, когда сам чуть живой от голода. Просто безумно есть хочется. — Взяв пару яиц, она нырнула за проволоку и скрылась за двумя разбитыми танками. Через некоторое время появилась вновь и положила вроде бы целые яйца назад к остальным.

— Цяо Циша, — заволновался Цзиньтун, — это всё равно что зарывать за собой, как кошка. Взвесят в конторе — сразу станет ясно, в чём дело.

— За дурочку меня держишь? — засмеялась она и махнула ему с ещё одной парой яиц в руке: — За мной!

Он последовал за ней за проволоку, где над высокими стеблями полыни летала белая пыльца и разносился дурманящий дух. Она присела возле танка и достала из-за трака гусеницы завёрнутые в клеёнку орудия преступления: маленькую иголку, большой шприц с иглой, кусок прорезиненной ткани цвета яичной скорлупы и маленькие ножницы. Иголкой проделала в яйце крохотное отверстие и шприцем неторопливо выкачала из него содержимое. Затем велела Цзиньтуну открыть рот и впрыснула всё ему в горло. Так он по глупости стал её сообщником. Потом набрала шприцем воды из валявшейся рядом с танком каски и впрыснула в скорлупу. Отрезала кусочек ткани и заклеила отверстие. Всё это было проделано так проворно и аккуратно, что он спросил:

— Тебя что, в мединституте этому учили?

— Ну да, по специальности «Воровство яиц»! — усмехнулась она.

Когда яйца взвесили, оказалось, они даже потяжелели на целый лян.

Пару недель фокус этот удавался, но потом их всё же разоблачили. Лето было в разгаре, зачастили дожди, у кур началась линька, и производство яиц упало. Везли они теперь полтора ящика. Добравшись до привычного места, остановились и полезли за влажную проволоку. На зрелой полыни было полно семян, над свалкой туманной дымкой висела сырость. От ржавеющего железа тянуло чем-то похожим на запах крови. На танковом катке сидела лягушка, и от вида её липкой кожи Цзиньтуну стало не по себе. Когда Цяо Циша впрыснула ему яйцо, его слало мутить, он схватился рукой за горло:

— Какое-то оно сегодня до тошноты холодное.

— Через пару дней не будет и такого. Скоро конец нашим фокусам.

— Что верно, то верно, — согласился Цзиньтун. — Куры линять начали.

— Глупый ты, — вздохнула она. — Скажи лучше, насчёт меня какое у тебя предчувствие?

— Насчёт тебя? — Цзиньтун покачал головой. — Какое у меня может быть предчувствие?

— Ладно, у вас в семье скучать не приходится, и так неприятностей хватает.

— Что-то не пойму, о чём ты, — признался Цзиньтун. — Всё какими-то загадками говоришь.

— Почему ты никогда не просишь меня рассказать о себе?

— Я ведь не в жёны тебя беру, чтобы выспрашивать.

Она на миг замерла, потом усмехнулась:

— Вот уж истинный Шангуань: скажет — и думай, что за этим стоит! Разве только перед женитьбой интересуешься человеком?

— Думаю, да, — кивнул Цзиньтун. — Моя учительница Хо Лина говорила, что крайне невежливо расспрашивать женщину просто так.

— Это та, что навоз носит?

— Она прекрасно говорит по-русски, — добавил Цзиньтун.

Цяо Циша презрительно усмехнулась:

— Я слышала, ты был у неё лучшим учеником.

— Вроде бы.

Тут она с надменным видом произнесла длинную фразу на чистейшем русском языке. И так быстро, что Цзиньтун даже не всё уловил.

— Всё понял? — спросила она, буравя его чёрными глазами.

— Похоже… похоже, это печальная детская сказка про маленькую девочку… — пролепетал Цзиньтун.

— И это всё, на что способен лучший ученик Хо Лина — игрушечный тигр, бумажный фонарь, узорная подушка! — разочарованно заключила Цяо Циша. Держа четыре яйца с водой, она уже было направилась обратно к тележке.

— Я у неё и полутора лет не учился, — не сдавался Цзиньтун. — Слишком много от меня хочешь!

— Была нужда что-то хотеть от тебя! — Она стояла вся мокрая от росы со стеблей полыни, и её пышная, красивая грудь, подпитанная шестьюдесятью восемью яйцами, явно контрастировала с тощим — кожа да кости — телом. Душа Цзиньтуна вдруг преисполнилась сладости и печали, в голову длинными муравьиными цепочками проникало ощущение, что он откуда-то знает эту прекрасную правую. Руки сами потянулись к ней, но она ловко увернулась и нырнула за проволоку. Оттуда донёсся леденящий душу смех заведующей Лун.

Взяв одно из наполненных водой яиц, заведующая стала вертеть его, внимательно осматривая. Цзиньтун уставился на неё, и ноги у него просто подкашивались. Цяо Циша с независимым видом разглядывала стволы орудий — горных, полевых и зенитных, — будто в молчаливом крике нацеленные в затянутое тучами небо. Моросил дождь, прозрачные капли скапливались на её бледном лбу и скатывались по крыльям носа. В её глазах Цзиньтун увидел чуть ли не спокойное безразличие — такое выражение появлялось в трудные минуты у всех женщин из семьи Шангуань. Он понял, кто она, и сразу стало ясно, почему она постоянно расспрашивала его о семье.

— Просто гениально! — съязвила заведующая. — Настоящий талант. — И вдруг с размаху швырнула яйцо в лоб девушки. Скорлупа разлетелась, по лицу Цяо Циша растеклась грязная вода. — А теперь марш на ферму! — скомандовала заведующая. — Будете наказаны по заслугам.