Мо Янь - Большая грудь, широкий зад

Цзиньтун растерянно покачал головой. Лао Цзинь снова похлопала себя по груди:

— Всю жизнь у меня всё вокруг этой единственной груди и вертится. Все твои сволочи зятья, от Сыма Ку до Ша Юэляна, засыпали с этой титькой во рту, но ничего настоящего в моей душе ни к кому не родилось. Только ты, сукин сын, всю жизнь во сне являешься! После того случая с трупом ты якобы ни одной женщины не касался, и матушка твоя считает, что это и есть причина твоей хвори. Так я ей сказала, мол, какой разговор, почтенная тётушка! В чём Лао Цзинь толк знает, так в этом самом. Вы сыночка присылайте, а я уж из этой сопли железного мужика сделаю!

И она дразняще задрала ночную рубашку. Под ней ничего не было. Только белая, как снег, белизна и чёрная, как вороново крыло, чернота. Цзиньтуна пот прошиб, и он бессильно опустился на ковёр.

— Что, напугала? — рассмеялась она. — Не бойся, сынок названый, женская грудь — сокровище, но у женщины есть ещё и сокровище из сокровищ. Только не торопись, — как говорится, поспешишь — горячего доуфу не отведаешь. Пойдём, сейчас мы с тобой разберёмся.

Как дохлого пса, она затащила его в спальню, где стены поражали яркостью цветов. Половину комнаты, ближе к окну, занимала большая кровать, на полу — толстый шерстяной ковёр. Лао Цзинь стащила с него одежду, как с непослушного мальчишки. Во дворе за ярко освещённым окном деловито сновали люди. Заимствованным у Пичуги Ханя движением Цзиньтун закрыл ладонями низ живота и присел на корточки. В большом — от пола до потолка — зеркале он увидел своё бледное тело. Стало так противно, что чуть не вытошнило. Лао Цзинь аж пополам согнулась от смеха, и смех её, прозвучавший молодо, раскованно, голубком вылетел во двор.

— Правитель небесный! И кто только научил тебя такому? Я не тигрица, сынок, ничего не откушу! Вставай давай, — она ткнула его ногой, — и марш мыться!

Он вошёл в ванную рядом со спальней, и Лао Цзинь включила свет.

— Всё по цене утиля куплено, — указала она на розовую ванну из твёрдого пластика, на светильники из дымчатого хрусталя, на стены, выложенные плиткой с рельефными цветами, итальянский унитаз кофейного цвета и четыре большущих японских нагревателя. — Нынче пол-Даланя ворует. Всё здесь временное, горячей воды нет, приходится греть самой. Вот двенадцать часов в сутки и отмокаю. Первую половину жизни ни разу горячую ванну не принимала, теперь вот навёрстываю. А тебе, сынок, ещё хуже пришлось: ведь там, в лагере, горячих ванн точно не было? — С этими словами она открыла краны всех четырёх нагревателей, и из душа с шумом, как ливень, хлынула вода. Комната быстро наполнилась паром. Лао Цзинь затолкнула его в ванну, но, как только его тело омыла горячая вода, он с воплем выскочил обратно. Она снова запихнула его туда, приговаривая:

— Потерпи. Через несколько минут будет то, что надо.

И он терпел, ощущая, как кровь приливает к голове и кожу покалывают бесчисленные иголочки. Не то чтобы больно или всё немело: нечто среднее между болью и наслаждением. Тело расслабилось, растеклось, будто кучка грязи, струи воды хлестали по нему, как по пустому остову. Сквозь облако пара было видно, как Лао Цзинь снимает сорочку, большой белой хрюшкой забирается в ванну и накрывает его мягким, шелковистым телом. Вокруг всё наполнилось приятным ароматом. Она намылила ему голову, лицо и тело покрылись хлопьями пены. Он безропотно сносил всё, позволяя вертеть себя в разные стороны, но когда кожи касалась её грудь, замирал, ни жив ни мёртв от счастья. Они барахтались в пене, грязь сходила с тела слой за слоем, очищались от всего наносного голова, небритая щетина. Но обнять Лао Цзинь, как поступил бы любой другой мужчина, он был не в силах, лишь послушно позволял тереть себя и пощипывать.

Драную одежду, в которой он вернулся из лагеря, она вышвырнула в окно, а его заставила надеть чистое нижнее бельё и, видимо, давно приготовленный костюм от Кардена, не очень умело повязала галстук фирмы «Голдлайон». Причесала волосы, смазав каким-то корейским лосьоном, побрила, побрызгала одеколоном. Потом подвела к зеркалу, из которого на него глянул высокий импозантный мужчина, полукитаец-полуевропеец.

— Сыночек, милый! — ахнула Лао Цзинь. — Да ты просто телезвезда!

Он покраснел и отвернулся, но на самом-то деле тоже был восхищён своим видом. Разве сравнишь этого Цзиньтуна с тем, что тайком пил куриные яйца в агрохозяйстве? Или с тем, что пас овец в исправительном лагере?

Лао Цзинь усадила его на диван перед кроватью и подала сигарету, от которой он, замахав руками, отказался. Потом налила кружку чаю, и он испуганно принял её. Облокотившись на сложенное одеяло, она бесцеремонно раздвинула на кровати ноги, прикрыв их халатиком. Потом умело затянулась и выпустила одно за другим несколько колец дыма. Пудру с лица она смыла, и теперь явно проступили глубокие морщины; на коже, попорченной дешёвой косметикой, стали заметны чёрные пятнышки. Она прищурилась от дыма, вокруг глаз собрались паутинки морщин:

— В жизни не встречала такого робкого мужчину. А может, просто постарела и стала уродиной?

Не в силах вынести пронизывающего взгляда узких щёлочек глаз, он опустил голову и положил руки на колени:

— Нет-нет, ты ничуть не постарела, и никакая ты не уродина. Ты самая красивая в мире…

— Вообще-то я считала, что твоя мать всё выдумывает, — как-то удручённо проговорила она. — Никак не ожидала, что всё так и есть. — Она потушила окурок в пепельнице и села. — С той женщиной у тебя действительно что-то было или это враки?

Он покрутил шеей, непривычно сдавленной жёстким воротничком и галстуком, потёр колени. Лицо покрыли капельки пота. Казалось, он вот-вот разрыдается.

— Ладно, ладно. Так просто спросила, глупый.

Подошло время обеда, на который она, оказывается, пригласила больше дюжины каких-то шишек в европейских костюмах и кожаных туфлях.

— Гляньте на моего названого сынка, — сказала она, держа его за руку, — просто телезвезда, верно?

Все понимающе уставились на него, а один, мужчина средних лет с зализанными назад волосами и золотым «ролексом», который свободно болтался на руке из-за специально ослабленного браслета, — вроде бы Лао Цзинь представила его как председателя какого-то комитета — до неприличия хитро подмигнул и проворковал: — Эх, Лао Цзинь, Лао Цзинь, потянуло старую бурёнку на нежную травку!

— Мать твою разэдак! — выругалась та в ответ. — Этот мой названый сын — Золотой Мальчик у трона повелительницы запада Сиванму, [195] Сиванму — в китайской народной мифологии повелительница страны мёртвых, расположенной на западе. воистину человек благородный, которого не смутит даже сидящая у него на коленях женщина. Не то что вы, свора псов шелудивых: стоит бабу увидеть, тут же лезете к ней со своими хоботками, как комары крови напиться. И ведь не боитесь, что вас могут одной ладошкой прихлопнуть!