Мо Янь - Большая грудь, широкий зад

— Шангуань Сянди, предлагаю тебе пройти с нами.

За последние годы в семье Шангуань такое слышали не раз и прекрасно знали, что ничего хорошего за этой фразой не кроется. Это было всё равно что отправиться в тюрьму или на казнь.

— С какой это стати? — заговорила матушка. — В чём виновата моя дочь?

— Никто и не говорит, что она виновата, — принялся плести Ян. — Я разве сказал, что её в чём-то обвиняют? Ничего такого я не говорил, лишь предложил пройти с нами.

— Куда вы намерены её вести? — не унималась матушка.

— Вот ты меня спрашиваешь, а мне у кого спросить? — отвечал Ян. — Я тоже человек подневольный, как осёл у мельничного жёрнова: что говорят, то и делаю.

Матушка загородила собой сестру и решительно заявила:

— Никуда не ходи. Мы законов не нарушали, так что никуда не пойдёшь!

Ополченцы снова захлопали по прикладам.

— А вы не хлопайте, — презрительно глянула на них матушка. — Наслушалась я этого, ещё когда японские дьяволы из пушек палили, — вас тогда и на свете не было!

— Не пьёте заздравную, уважаемая, как бы не пришлось пить штрафную! — отставив уже всякое притворство, с угрозой проговорил Ян.

— Небо не позволит обижать одинокую вдову! — не сдавалась матушка.

Но тут сестра усмехнулась и встала:

— Мама, не стоит препираться с ними! — И повернулась к Яну: — Выйдите-ка и подождите, мне нужно привести себя в порядок!

Я подумал, что сестра в подражание героиням-мученицам, идущим на казнь, собралась причесаться, умыться и принарядиться. А возможно, просто не хочет показаться на люди в неряшливом виде.

Она с присвистом докурила сигарету, пока та не стала обжигать пальцы, потом смачно сплюнула в сторону. Из бумаги вылетели остатки табака — Паньди тоже так умела — и упали к ногам члена парткома Яна. У неё это получилось настолько вызывающе, а может, и подзадоривающе, что Ян уставился на дымящиеся остатки табака, и было видно, как ему неловко.

— Поторопись, десять минут, не больше!

Сестра неспешно прошла в восточную комнату и копалась там битый час. Ян с ополченцами нетерпеливо ходили по двору кругами. Ян несколько раз стучал в окно, чтобы поторопить её, но сестра и ухом не вела. Наконец она вышла. На ней был потрясающий ципао из красного шёлка, вышитые бархатные туфельки и жемчужное ожерелье. Она напудрилась и ярко накрасила губы. Стройная, как ива, в разрезе ципао мелькает белая кожа бедра. Глаза полны презрения и гордости. Из-за этого её вида я почему-то почувствовал себя виноватым. Я не знал, куда деваться от стыда, лишь глянул на неё одним глазком и больше не смел головы поднять. Я хоть и родился под флагом с солнечным диском, [285] Имеется в виду флаг националистической партии Гоминьдан. но вырос-то под красным, и такую женщину, как четвёртая сестра, видел лишь в кино. Личико члена парткома Яна стало аж пунцовым; четверо красовавшихся ополченцев тоже обомлели и хвостиком поплелись за сестрой. Выходя из ворот, она обернулась и улыбнулась мне. Эту завораживающую кокетливую улыбку мне не забыть до конца дней своих. Я часто вижу её во сне, и тогда мой сон превращается в кошмар. Матушка, вся в слезах, только тяжело вздохнула.

Сестру привели на выставку наглядной агитации, и она остановилась перед стендом со своими драгоценностями. А народ словно с ума посходил, все повалили смотреть на неё как на диковинного зверя. Руководство коммуны предложило ей рассказать, как она, эксплуататор, накопила такие ценности. Сестра усмехнулась и ничего не ответила. Вообще-то, с её появлением выставка потеряла всякий смысл. Мужчины глазели на проститутку. Женщины тоже пришли на проститутку глянуть. Сестра хоть и была падшей женщиной, но, как говорится, исхудавший верблюд всё равно больше лошади, и курице не сравниться даже с самым уродливым фениксом. Да ещё этот её огненно-красный ципао — он отбрасывал багровые блики на всё помещение, так что казалось, будто что-то горит. Ну совсем как эта Фань Гохуа, ети её, говорила. Сестра долго пробыла в среде ветра и луны [286] Ветер и луна — образное определение любовных отношений. и конечно прекрасно знала, что у мужчин на уме. Она пустила в ход всё своё обаяние: пальчики переплела цветком орхидеи, строила глазки, изгибала стан и покачивала ножкой, кокетливо поправляла волосы. Все аж рты пораскрывали, даже ганьбу почёсывали носы и постреливали глазами по сторонам, гадко ухмыляясь. Хорошо хоть, секретарь парткома коммуны Ху был старым революционером с твёрдой позицией. Сжав кулаки, он подскочил к стенду и сунул сестре кулаком в грудь. Детина здоровенный, кулачищи могучие — камни дробить впору, разве сестре сдюжить? Она качнулась и упала навзничь. Ху схватил её за волосы и поднял, изрыгая грязные ругательства на своём цзяодунском говорке:

— Ты что же это, мать твою, прискакала на выставку по классовому воспитанию бордель здесь разводить?! Говори давай, етит твою, как бедняков эксплуатировала!

К ругани секретаря Ху дружно присоединились ганьбу, выражая свою твёрдую позицию. Член парткома Ян, размахивая рукой, прокричал лозунг — всё тот же, что и несколько лет назад: «Не забывать о классовой ненависти, мстить за кровь и слёзы!» В толпе на него откликнулись единицы. А у сестры глаза просто горели, с губ не сходила презрительная усмешка. После того как секретарь Ху убрал руку, она поправила сбившуюся причёску:

— Скажу, скажу. Что хотите, то и скажу…

— Правду давай выкладывай! — злобно орали ганьбу. — Нечего темнить!

И тут взор сестры постепенно потух, из глаз вдруг брызнули слёзы, оросив ципао.

— Хлеб проститутки нелёгкий, зарабатывать своим телом, накопить столько денег — ох как непросто. Хозяйка вечно торопит с оплатой, мерзавцы всякие обижают. Всё это невеликое богатство полито кровью… — Её прекрасные глаза вдруг снова просветлели, загорелись, и слёзы высохли от их огня: — Вы отобрали у меня деньги, заработанные потом и кровью. Мало того, притащили сюда комедию ломать: я ведь такая-сякая, каких только мужчин не перевидала! И японских дьяволов, и высоких чиновников, и знаменитостей, и мелких торговцев, и торговцев вразнос… Молоденьких юнцов с деньгами, уворованными у отцов, тоже привечала. Как говорится, у кого молоко, та и мать, у кого деньги, тот и мужчина…

— Конкретнее давай! — шумели ганьбу.

Сестра холодно усмехнулась:

— Вот вы кричите, что я фальшивая, ненастоящая. Хотите увидеть, какая я настоящая, неприкрытая, во всём непотребстве — пожалуйста, доставлю вам сегодня такую радость! — С этими словами она ловко расстегнула пуговицы под мышкой, потом рванула запах на груди, и ципао упал ей под ноги. Сестра осталась абсолютно нагая, и в воздухе зазвенел её пронзительный крик: — Смотрите же все, раскройте глаза и смотрите! Вот чем я эксплуатировала! Этим, этим и ещё раз этим! Кто платит, тому и даёшь! Вот уж одно наслаждение, ветер не дует, дождь не мочит, ешь и пей в своё удовольствие, каждый день невеста, каждую ночь брачные покои! У кого дома есть жёны, дочери, давайте, отпустите их заниматься этим ремеслом, пусть ко мне приходят, научу петь и играть на разных инструментах, дам уроки применения всех видов оружия в обхождении с мужчинами, помогу стать деревьями, с которых будете трясти деньга! Ну, кто желает, господа? Сегодня я занимаюсь благотворительностью, обслуживаю бесплатно себе в убыток, позволю попробовать, что такое всеми желанная проститутка! Ну что? Слабо? Поникли, как спустившая елда?