Александр Шелудяков - ЮГАНА

– Уж больно мамуся любит эту песню… Когда ей грустно, то она всегда просит меня спеть, – сказала Мариана задумчиво, положив гитару на колени.

С того самого часа и дня, как Иткар похоронил жену и дочерей под одним могильным холмиком, он потерял ощущение радости; он не знал, ради чего живет, зачем ходит, работает, дышит, чувствовал себя одиноким, старым лосем, который проиграл битву молодым и гордым, и не ему, а им теперь продолжать род сильных. И вот сегодня бесконечное ощущение одиночества вдруг исчезло у него, как первый серебристый иней под лучами солнца в дни бабьего лета.

Постучав в дверь, Агаша прислушалась. Посмотрела в огород и покачала головой: «Не пахано, не сеяно уже много лет». Бурьяном все поросло вокруг приземистого дома. Агаша пошаркала подошвами резиновых сапог о половую тряпку, лежавшую на крыльце у дверей. И снова постучала в дверь, но более настойчиво.

– Это я, Федюша, открывай, моя засонечка…

Последние пять лет живет парусный цыган один.

Дети и внуки поразлетелись из родимого дома. Кто к цыганской сухопутной родове прилип, кто, обрусев, живет в Томске, работает на заводе.

В летней цыганской «прихожанке» Агаша села на скамейку у столика с ножками из крестовин, сколоченного когда-то на скорую руку. Она принюхалась: от лежащей у порога сбруи, от седла пахло застарелым дегтем, а от протопленной плиты тянуло кисловатым запахом щей, чеснока.

– Где моя ласточка Агаша летала поутру, с кем и о чем ворковала? – спросил Федор Романович.

– Чирикала и ворковала я нынче с раннего утра. Слетала к Иткару в гостиницу. Говорю это я, толкую ему: Мариана, краса девушка, всю ночь глазоньки не сомкнула опосля того, как ты, Иткар, ушел от нее. Вздыхала, крутилась с боку на бок всю ночь напролет. А под утро с заплаканными глазами поднялась.

– Набуробила Иткару про это аль в самом деле у Марианы душа вещует, ласку и любовь зовет? – расспрашивал старик.

– Кого ж тут, Федюша, буробить-то… В огненном соку девушка кипит. Хоть и слепая, а душа-то зрячая, ночами ласка от мужика нужна. Кровь женская всегда свое затребует…

– Ну-ну, так оно… Что ответил тебе Иткар?

– А он что?.. Лицо раскраснелось, хоть оладьи на щеках пеки, рад-радешенек. По всему видно, жениться хоть сейчас готов. Глаза у него зыркают с блеском, а вот на слова скупой он. Помалкивает про свою любовь к Мариане.

– Ох, душа ты моя Агаша, ласково и красиво про все сказываешь, да только говори про главное: навестит ли Иткар мой цыганский чум?

– Вот-вот подойдет, с минуты на минуту появится…

– И верно скор мужик на ногу! Вон, уже в ограду вошел, – сказал Федор Романович, услышав скрип калитки.

– Я ведь, Федюша, его надоумила разориться на бутылочку коньяка.

Иткар распечатал бутылку. Высыпал из бумажного кулька на стол шоколадные конфеты, купленные специально для Агаши.

– А что, греха не будет, можно и с утра прослезиться грамм на сто! – сказал весело старый цыган и, подмигнув Иткару, поднял рюмку, выпил, крякнул и принялся закусывать частиком из консервной банки. Агаша закусывала конфетами, выжидательно посматривала на Иткара.

Коньяк расхрабрил цыганскую кровь. Глаза у Федора Романовича заблестели, на щеках играл румянец.

Агаша обняла старика за шею правой рукой, а левой осторожно сняла крестик на витой медной цепочке и, поиграв им, подкидывая на ладошке, с намеком сказала:

– Пора, Федюша, погадать на картах про будущую судьбу Иткара.

Старик, делая вид, что и в самом деле собирается погадать, раскинул на столе колоду карт. А потом заглянул в глаза Иткару:

– Дело у меня большущей важности, Иткарушка… Растолкуй, какие это знаки на крестике, что они из себя значат, какой смысл имеют?

– Думаю, что ничего тут сложного и непонятного нет… Тамговое письмо. Обозначено место, где оставлены хлеб, мясо для зимней охоты, – посмотрев внимательно на знаки, сказал Иткар.

– Так-так, – удивленно и растерянно согласился парусный цыган, – запас для охоты. А как, Иткарушка, этот хлебушко с мясом найти? Ведь поболее полувека лежит он в тайге, хлебушко… Иссох на сухарики.

– Найти это место можно в верховье Вас-Югана, в родовом урмане Тунгиров…

И тут неожиданно вмешалась в разговор Агаша, задала вроде простой вопрос:

– Иткарушка, а пошто об этом хлебушке и мясе-провианте было записано древними рунами на костяном крестике из лосиного рога? Может быть, кроме харчей там лежит еще что-то, хоронится в тайне от чужих глаз. Теперичка-то все мы будем связаны родственной веревочкой. Зачем таить секреты? Мы с Федюшей – муж и жена, пока еще не обвенчаны и в загсе печатью не сварены. Вы, Иткарушка, бог даст, с Марианой поженитесь. Мы помрем – богатство вам достанется…

– Какое богатство, о чем ты, Агаша, говоришь? – удивленно спросил Иткар.

Прикусила Агаша язык, да поздно. Федор Романович сердито посмотрел на женщину с болтливым языком.

– Ах, шара-пыра в юбке… Раз выпустила шептуна – нюхать всем придется… – сказал старик на цыганском языке. Агаша понимала – сердится парусный цыган. – Иткарушка, клад прятал Миша Беркуль. Его это крестик. Правильно-то сказать – копия с его крестика…

– Это уже, Федор Романович, другая песня. Если крестик резан из кости и на нем руны, то письмена должны иметь такое значение: языческий крест – это символ человека с раскинутыми руками. Кружочек с четырьмя стрелками разной длины говорит о том, что нужно стать лицом в сторону полуденного солнца. И тень от человека при полуденном солнце не должна быть длиннее вытянутой руки…

– Якорь тебя за ногу, ведь верно сказал! Самая короткая тень летом в конце июня, заря с зарей сходится.. А я-то гадал… – восхищенно прищелкнул языком старик.

– А потом, дедушка, уже на месте нужно искать по приметам тропу к лабазу. Тут значится тамга – трехрогая острога с острием вниз, то есть лабаз находится под землей.

На Агашу напала нервная икота. Но во всем теле чувствовала она необычную приятную истому. К сердцу подкатывался сосущий червяк – хотелось Агаше еще выпить капельку коньяку.

Улицы Кайтёса безлюдны. Утонув в легком прибрежном тумане, спит древний острог мудрым предутренним сном.

На берегу Вас-Югана, по соседству с домом Перуна Заболотникова, стоит новый пятистенок, рубленный из толстых кедровых бревен; в этом доме живет Александр Гулов.

Валентина, жена Гулова, поднимается рано, чтобы приготовить завтрак, собрать и проводить в дорогу мужа, когда он уезжает на пасеки. Беспокойная должность у главы пчеловодческой общины: он должен пораньше, за час или два, прийти в контору и составить план работы на следующий день, обдумать, куда и на какую пасеку съездить, с кем повстречаться и какой вопрос решить.