Александр Шелудяков - ЮГАНА

– Хо, глаза вернули память Югане. Большой следователь Тарханов был тогда шибко молодой! Правильно сказал Тархан: не уехал Костя из Улангая. И слепой суд судил зрячего человека.

– Время-то, Югана, как быстро пролетело… Вон уже какие ребята вымахали – четыре орла из волнорезовского корня!

– Пусть Тархан еще попьет маленько чаю. С медом надо теперь пить, – сказала Югана после того, как сняла с железной печки луженый котелок и налила в кружку густозаваренный настой из кореньев шиповника.

– Там, на плывущей сосновой валежине, я закаменел… Всю ночь швыряло меня в волнах. Вижу, ребята плывут в обласах ко мне, хочу им крикнуть, а не могу – голос заело, и глаза застилали брызги от волн. Все как в тумане. Отощал я. Да и перемерз ночью здорово…

– Пошто Тархан пошел в большую падеру по Вас-Югану? Тархан-следователь не ловит больше в свой капкан людей-шакалов?

– Работаю, Югана, все там же, в прокуратуре. Приходится вылавливать двуногих «волков» и «лисиц» прихватывать… – пояснил Григорий и, откинув меховое одеяло, приподнялся, поправил в изголовье старенькую телогрейку, заменявшую подушку, от которой пахло дымом костра и сушеной рыбой. – Понимаешь, Югана, кто-то занимается раскопкой древних захоронений и культовых мест. Второй год не могу напасть на свежий след этих кладоискателей. А тут, неделю назад, сообщили мне, что в Мыльджино, небольшом поселке нефтеразведчиков, продавец магазина купил по дешевке золотую пряжку из древнего «могильного золота»…

– Хо, вороватые люди пришли в урман давно уж: кости мертвых людей из могил выбрасывают, золото, серебро ищут, – понимающе проговорила Югана.

– Вот и получилось у меня, Югана, как говорится, широко шагнешь – штаны порвешь… Разузнал я в Мыльджино все у продавца. Купил он золотую пряжку у бурового рабочего, а тот, оказывается, выменял ее у какого-то мужика за муку, крупу и тушенку. Выходил этот неизвестный из тайги на буровую прошлой зимой – подзапастись продуктами… И поехал я обратно из Мыльджино на мотолодке, взял там дюральку у милиционера участкового. А тут непогода. На юганском большом плесе мотор у меня скис…

Югана села на лавку около окна, посмотрела в глаза Григорию и подумала, что, если бы не случайность, этот мужчина погиб бы в волнах бушующего Вас-Югана.

Спросила эвенкийка у Григория: заметил ли он место, где затопило лодку? Но тот уже не слышал голоса пожилой женщины. Глаза его смежились, и сон унес в другой мир, на другие тропы жизни, где причудливая фантазия перемешивалась с явью и былью.

Перебесился Сивер на юганской земле, отвел душу в каверзах, поизмывался вволю над таежной рекой, и вот оно – раннее утро тихой воды. Безголосо бурлит у берегов вскипающая круговерть оглубевших заводей. Солнце расстелило полуду блеска на речной глади: смотрятся крутояры, поросшие кедрачом и березником, в водное зеркало. Низко летящие чайки любуются своей тенью, плывущей в отблеске воды. Млеют утки среди затопленных тальников, курлычут кулики, приютившись на кормежку в чащобниках, стонут-перестанывают синицы-зыбунки. И словно не бывало предутренней тишины над юганским водопольем. Всюду радость весне: все озарено солнцем, теплом и обновлением северной земли.

За мотолодкой, на куконе в связке, идут два обласа; они всплясывают, отбивают дробь на быстрой встречной волне. Управляет лодкой с подвесным мотором Орлан. Теперь он главный молодой вождь племени Кедра. У носового люка лодки сидит эвенкийка и держит в зубах потухшую трубку. А позади Юганы на поперечнике-беседке сидит Григорий Тарханов с Ургеком, а за ними на такой же дощатой поперечине – Карыш и Таян.

Умер поселок Улангай еще четыре года назад. И стоят нынче сиротливо дома: позаросли усадьбы лебедой, крапивой да мелким тальником. У заброшенных изб не забиты тесинами окна, двери, а это уже плохой признак – хозяева покинули свои насиженные гнезда торопливо и навсегда. А ведь сколько тут было силушки, трудов людских положено; сколько тут болот гачено, поосушено да земель таежных раскорчевано и перепахано под хлеба. Ведь юганцы в думах и наяву видели Улангай городом.

Около десяти лет просуществовала Улангаевская нефтепоисковая разведка, и все эти годы нефтепоисковики чувствовали себя временными жителями поселка – временная база, временное жилье. Ведь вот тут, где-то недалеко от Улангая, всего лишь в пятидесяти километрах, была пробурена первая скважина, и именно она дала небольшой приток первого газа, нефтяной конденсат на вас-юганской земле. Но будто сама матушка таежная природа подшутила над Улангаем, его коренными жителями и нефтеразведчиками. Перспективные на нефть площади, вскрытые буровыми скважинами, не давали ничего, оказывались «холостыми» или же давали незначительные притоки нефти. Надежда улангаевских нефтепоисковиков то загоралась, то угасала от одной пробуренной скважины к другой. И последний удар Улангаевской нефтеразведке был нанесен геофизиками – они не нашли ни одной структуры, говорящей о наличии нефти. Нефтеразведка была расформирована. Разъехались люди в поисках новой работы, нового местожительства. Многие опытные буровики, геологи ушли на север Тюменской области – там тундра болотная лосями мерена, оленьими копытами пахана, а людьми мудрыми мало еще хожена.

Осталось в Улангае девять человек: Таня Волнорезова с четырьмя сыновьями, Югана с Андреем Шамановым да еще Михаил Гаврилович Чарымов с женой. И все эти девять душ, молодые и пожилые, давно бы уехали из Улангая, да только куда и зачем ехать, коль на этой земле родины якорь, святые могилы их предков. Вот эта юганская тайга их всех вскормила, и эта река их ласкала, поила. Так легко ли коренному юганцу порвать пуповину, связывающую его с этим таежным миром.

Четыре года назад были закрыты в Улангае школа, магазин. А звероферму еще шесть лет назад прикрыли, Так что для людей в этом поселке не осталось никаких промыслов, заработков, кроме рыбалки да охоты.

Монотонно ревет подвесной лодочный мотор. Легко несется лодка по спокойной реке. Уже виден берег Улангая с молчаливыми, безлюдными домами, постройками.

Югана хмурится. Заметила эвенкийка на берегу Таню Волнорезову, которая сердито грозила пальцем идущей к берегу мотолодке.

Встретила Таня Югану и сыновей у самой воды. Только нынче морок и обида на лице у Тани и в глазах затаилась печаль, как в дождливых тучах небесные слезы.

Когда Григорий Тарханов поднялся на береговой объярок и присел на лежащий там обрезок от кедрового сутунка, Таня, проводив его взглядом, обернулась лицом к Югане, укоризненно покачав головой, отругала сыновей да приказала им немедленно топить баню, носить воду, а потом отмываться от ила, грязи и дымокурной копоти таежных костров.