Марико Коикэ - Без аккомпанемента

В университет они не ходили, дружеских отношений ни с кем особенно не поддерживали, поэтому, сколько бы я не пыталась представить себе их жизнь, все возникающие в моей голове картины получались какими-то нереальными. Например, во сколько они просыпались? В девять? В десять? Скорее всего даже позже, потому что оба были полуночниками. Итак, утром они встают и кто-то из них готовит растворимый кофе. К еде они были совершенно равнодушны, поэтому, я полагаю, на завтрак обходились одним кофе. А если что-то и ели, то кусок засохшего хлеба. Или делили пополам оставшуюся с вечера сладкую булочку.

Что же они делали после завтрака? Слушали пластинки. Наводили порядок в комнате. Читали книги. Либо уходили гулять. И Ватару, и Юноскэ жили на деньги, которые им присылали родители, поэтому иногда им, видимо, приходилось наведываться на почту за переводами или ходить к телефону-автомату, чтобы выклянчить еще немного денег. Хотя это нельзя отнести к разряду ежедневных занятий. Чем же они тогда занимали этот долгий промежуток от полудня до вечера?

Когда им надоедало сидеть в своей каморке, они вместе выходили в город. Распахивали дверь в кафе «Мубансо». Убивали там несколько часов. Тем временем туда являлась Эма. Или я. Наверное, мы с Эмой были для них долгожданным глотком свежего воздуха. Не удивлюсь, если они заранее, в качестве одного из обязательных пунктов дневной программы планировали встретиться с нами, чтобы, разбившись на пары, развлечься пустой болтовней.

Как правило, после этого Эма и Юноскэ уединялись в чайном домике, чтобы заняться сексом, но они крайне редко оставались там вместе до вечера. Вечером Ватару и Юноскэ, без сомнения, снова оказывались вдвоем. Что они делали в своем тесном чайном домике? Читали? Слушали музыку? Переговаривались о чем-то? Снова читали? Слушали музыку? Переговаривались? А как они ходили в баню? Брали один тазик, вешали на него два полотенца и вместе подныривали под темно-синий банный норэн ?

В домике, где жили Ватару и Юноскэ, было огромное количество книг, но что это были за книги — вспомнить не могу. Ватару и Юноскэ были погребены под грудами книг, грудами пластинок и грудами папиросных окурков. Иногда они что-то читали, иногда что-то слушали, иногда пописывали какую-то прозу, изредка ходили в кино… и все. Кроме этого никаких особенных увлечений у них, похоже, не было. Они были людьми без увлечений. Людьми, которые не работали, не учились и не испытывали ни малейшего интереса к мирским удовольствиям, за исключением разве что пары-тройки вещей, относящихся к сфере искусства. Какими они были на самом деле? Неужели они и вправду жили, глядя только друг на друга?

Перед сном они, наверное, целовались. Может быть, держали друг друга за руки. Ватару говорил, что последние два года они с Юноскэ были просто друзьями, но я не знала, есть ли основания верить его словам. Поцелуи перед сном, нечаянные ночные ласки, легкое смущение при попытке переползти под соседнее одеяло в поисках тепла… — кто скажет, что всего этого не было? А если не было, о чем они вообще тогда думали, тихо проводя время в своей хибарке наедине друг с другом, без меня и без Эмы?

Но самую жгучую, самую мучительную ревность во мне вызывали не их поцелуи, не ласки и даже не содомские акты. Влечение, любовь, изнуряющая страсть, которую каждый из них испытывал к своему партнеру, удерживая его от проявления встречных чувств, но и не отрекаясь от него, — вот что заставляло меня ревновать так сильно, что иногда казалось, я могу сойти с ума. По сравнению с этим, хоть сотня содомских актов казалась полным пустяком. Выходит, что, обуздывая плотские желания, они все равно ждали, когда их вожделение прорвется наружу, словно вулканическая лава. Выходит, что мы с Эмой были просто временным реквизитом, который удачно подвернулся под руку именно в этот промежуток времени.

Все разговоры про платонические отношения — вранье, думала я. Если два человека пытаются подавить в себе взаимное влечение — неважно, одного они пола или разного, — то они обязательно начинают заниматься духовным сексом. Именно этот духовный секс, а вовсе даже не плотский, внушал мне бешеную ревность. У Ватару и Юноскэ был духовный секс. Занимаясь плотской любовью со мной и с Эмой, используя нас как ширму, они продолжали практиковать потаенный в неизмеримых глубинах, гротескный и эротичный духовный секс.

После разговора с Ватару, который состоялся в ту ненастную ночь, я много раз порывалась написать ему. Писала, рвала, а потом, собравшись с духом, принималась писать заново. Только через десять дней мне удалось написать письмо, которое, и то не без сомнений, я решилась опустить в почтовый ящик.

В этом письме я постаралась по возможности откровенно и спокойно выразить свои чувства. Я писала, что пока не оправилась от потрясения и, возможно, это состояние продлится еще какое-то время, но я надеюсь к нему привыкнуть, поскольку не думаю, что мне придется испытать что-либо подобное вновь. И полагаюсь я только на то, что время лечит. И что у нас с Ватару, наверное, уже не будет таких отношений, как прежде. Но даже понимая это, я ничего не могу поделать со своими чувствами, и это доставляет мне самые сильные страдания.

«Думаю, что ближайший месяц нам лучше не встречаться», — добавила я в конце. Из всего написанного в письме, это была единственная ложь. Какой там месяц — я бы и дня не смогла без него прожить. Я понимала, что неразбериха в наших отношениях с каждой встречей будет только увеличиваться, хотя бы потому, что каждый раз мы снова и снова будем повторять один и тот же разговор, но все равно не могла себе представить, как я смогу жить, не встречаясь с Ватару.

Тем не менее, я изо всех сил старалась напустить на себя фальшивую браваду. А что еще оставалось делать? Разве я смогла бы и дальше, день за днем изображать бессмысленные романтические отношения после того, как Ватару признался мне, что любит Юноскэ? Так что бравада — это единственное, что могло меня спасти. По крайней мере я в это верила.

Примерно через неделю в теткином почтовом ящике лежал ответ от Ватару. Посредине разлинованного листа бумаги для сочинений ровным тонким почерком было выведено: «Кёко, я готов ждать столько времени, сколько понадобится тебе, чтобы успокоить свои чувства. Увидимся в октябре. Жду встречи». Вот и все письмо. А после подписи была мелко нацарапана фраза по-английски, которая в переводе означала «Какой же я глупец!».

Подготовку к экзаменам я забросила. На курсы по-прежнему ходила, но почти все, что мне там втолковывали, пропускала мимо ушей. Результаты пробных испытаний оказались крайне неутешительными: способность к запоминанию материала ухудшилась, а концентрация внимания опустилась до нуля. В голове постоянно стоял туман. Окружающие краски поблекли, и все предметы виделись в каком-то шершавом сером цвете, как на старой черно-белой кинопленке.