Павел Хюлле - Мерседес-Бенц
Тут можно читать онлайн Павел Хюлле - Мерседес-Бенц - бесплатно
полную версию книги (целиком) без сокращений.
Жанр: Современная проза, издательство Новое литературное обозрение, год 2004.
Здесь Вы можете читать полную версию (весь текст)
онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть),
предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2,
найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации.
Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.
- Название:Мерседес-Бенц
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Новое литературное обозрение
- Год:2004
- Город:Москва
- ISBN:5-86793-336-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Павел Хюлле - Мерседес-Бенц краткое содержание
Мерседес-Бенц - описание и краткое содержание, автор Павел Хюлле, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru
Павел Хюлле — ведущий польский прозаик среднего поколения. Блестяще владея словом и виртуозно обыгрывая материал, экспериментирует с литературными традициями. «Мерседес-Бенц. Из писем к Грабалу» своим названием заинтригует автолюбителей и поклонников чешского классика. Но не только они с удовольствием прочтут эту остроумную повесть, герой которой (дабы отвлечь внимание инструктора по вождению) плетет сеть из нескончаемых фамильных преданий на автомобильную тематику. Живые картинки из прошлого, внося ностальгическую ноту, обнажают стремление рассказчика найти связь времен.
Мерседес-Бенц - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Мерседес-Бенц - читать книгу онлайн бесплатно, автор Павел Хюлле
Тёмная тема
↓
↑
Сбросить
Интервал:
↓
↑
Закладка:
Сделать
[19] Район Гданьскапо улице Лелевеля, застывал в шеренге по стойке «смирно», затем маршировал в аудиторию, где майор Толстоус разъяснял нам, сколь губительные последствия оказывают на обороноспособность страны длинные волосы, где поручик Цацка демонстрировал, как вести себя при ядерном ударе, где полковник Видейко растолковывал премудрости ленинской и брежневской доктрины, и все выражались почти как инструктор Жлобек, так же громогласно смеялись собственным шуткам, так же фамильярно подмигивали, затрагивая в своих рассуждениях одну из двух неизменно смежных тем, а именно пьянство и блядство, так же жаждали быть с нами на дружеской ноге, презирая при этом всё, что хоть немного отдавало гуманитарными науками. — Тут я когда-то работал, — прервал мои армейские раздумья инструктор Жлобек, указывая на выключенную днем неоновую вывеску бара «Лида», — здесь тогда крутились большие бабки, то и дело какой-нибудь фраер подцеплял девицу, приходилось везти их на хату, в дешевый мотель, на пару кувырков, вот я и катался, а теперь этот сукин сын достроил еще этаж и сдает комнаты по часам, так что транспорт им больше не требуется, представляете, такси пришлось продать, вот и маюсь теперь в этом дерьме, с такими, как вы, а вы ведь вроде писатель, — инструктор Жлобек загоготал, — так что, небось, частенько здесь появляетесь, это ж готовый сюжет, когда тебе какая-нибудь курва наплетет с три короба про свою несчастную долю, да, я много чего могу порассказать, если у вас есть знакомый режиссер, можно бы и приличные бабки срубить; имелась тут, к примеру, одна Виола, начинала как обычная портовая девка, потом добралась до «Монополя», а когда вышла на танцпол «Лиды», это уж был прям Голливуд на улице Картуской, так вы только подумайте, влюбилась она в педика, и до того, что сделала операцию и стала парнем, ну и теперь, стало быть, дрочит ему не в качестве Виолы, а в качестве Валентина, так она велела записать себе в паспорте, а этот ее гусь-кельнер, когда его вытурили из «Лиды», перешел в «Кристалл», нет, ну чтоб от любви пол менять, просто офигеть, вот это тема, не то, что теперь — каждый второй о коммунистах, при коммунистах ничуть плохо не было, просто люди распустились, а это, скажу я вам, последнее дело, если их за яйца никто не держит, вот и вышел бардак, а никакая не свобода, взять хотя бы машины: все накупили — и не проедешь, сплошная пробка с утра до вечера, а ввели бы талоны, как раньше, так и было бы столько жестянок, сколько на дороге умещается. — Я, дорогой пан Богумил, молчал — и тогда, на светофоре возле «Лиды», и потом, на учебной площадке, и вернувшись, наконец, снова на Картускую, откуда уже вполне плавно выехал прямо на улочку Совинского к фирме «Коррадо», молчал я и на следующий день, когда панна Цивле опять не вышла на работу, а мне опять пришлось забираться в машину инструктора Жлобека, молчал я и тогда, когда карабкался после этой поездки на холм, что распростерт над городом, словно библейский плащ Ильи-пророка с узорным подбоем маленьких домиков и шахматной доски садовых участков, где уже цвели сирень и чабрец, где стояли в ожидании дождя замшелые старые ванны, где гомонили дети и под звяканье кастрюль воздух наполнялся обеденными ароматами и ленивым послеобеденным куриным кудахтаньем, я молчал, подходя к окну деревянного сарая панны Цивле и ее брата Ярека, где никого не оказалось, так что я, по-прежнему храня молчание, написал записку: «Пожалуйста, позвоните мне, я угодил в лапы к инструктору Жлобеку», прицепил ее к двери и еще более задумчиво стал спускаться вдоль ограды старого кладбища в город, над которым висел смог, заслонявший солнце и кирпичную готику ганзейских костелов. Да, пан Богумил, я и в самом деле оказался заложником инструктора Жлобека и жалел, что вообще записался на курсы, потому что хотя и имел право сменить преподавателя, но это заведомо означало, что мне придется не меньше трех раз пересдавать экзамен, а затем начинать все сначала, так что, стиснув зубы, точь-в-точь как во время военной подготовки, подобно «змее молчаливой, я тихим казался тирану»
[20] Цитата из поэмы Адама Мицкевича «Дзяды» в переводе А. Виноградова., демонстрировал неподдельный интерес, всякий раз, когда инструктор Жлобек рассказывал анекдот, разражался хохотом, всякий раз, когда он вспоминал какую-нибудь историю, отключался и думал только об управлении машиной, что, впрочем, выходило у меня все лучше, остается лишь добавить, что даже так называемый постлекционный синдром Довженко-Дауна был у меня совершенно таким же, как после восьмичасовой муштры в нашей университетской «армии», а именно — мне требовалось промочить горло. — Ах, дорогой пан Богумил, если б нам тогда хоть одним глазком заглянуть в какую-нибудь из ваших излюбленных пивных, если б вместо гданьской мочи мы могли потягивать холодный «Браник», «Велькопоповицкий козел», «Старопрамен» или обыкновенный «Пильзнер», мы бы, возможно, выросли совсем другими людьми, а так каждый четверг после военной подготовки, вынужденные смывать с себя эти восемь часов идиотизма, мы начинали свой обход с «Юрека» на углу Дануси, затем перебирались в «Сапожники» на Лендзёна, и оттуда — в «Агату» на Грюнвальдской, чтобы довести себя до кондиции в «Католике» на Хюбнера, а если кому-то приходилось догонять, то в качестве последнего круга ада его ждал «Лёнька» у железнодорожных путей или «Лилипут» напротив кинотеатра «Факел», и все эти шалманы, все эти токовища, все эти сточные канавы, основанные при Беруте, расцветшие при Гомулке и тихо загибавшиеся при позднем Гереке, все эти этапы нашего крестного пути я припоминал теперь за рулем «фиатика» инструктора Жлобека, и с каждой минутой меня все больше манил запах и вкус того пива, пусть дрянного, да к тому же еще и крещенного водичкой, но заключавшего в себе бесспорно дионисийскую искру, а именно — единожды в жизни даруемую искру юности. Вот так все и было, дорогой пан Богумил, поскольку едва я после часовой поездки выскальзывал из рук инструктора Жлобека, мне немедленно требовалось выпить, и я просил высадить меня где-нибудь в Главном городе, ибо на Картуской хоть и открыли несколько ночных магазинов, но бара не было ни одного, и если Жлобек не отказывал, я сразу отправлялся в «Истру», потом в бар «Старый город» рядом с велосипедным магазином, а затем в «Коттон», открывавшийся только в четыре, и каждый раз пробовал новый сорт пива и проверял, почти как ваш отчим Франции, температуру, чистоту стакана, густоту пены, и после нескольких таких опытов меня охватывало страшное разочарование и глубокая меланхолия, ибо повсюду я обнаруживал полный порядок и идеальную гармонию, все было гигиенично и образцово-показательно, и хотя мне следовало бы радоваться, ибо разве есть на свете большее наслаждение, чем ощутить на кончике языка первый глоток, скажем, «Гевелиуса», потом «Живеца», а после — «Гиннесса», разве есть на свете большее наслаждение, чем сравнивать, сколько и какого солода положено в каждый из этих сортов, на какой почве выращен ячмень, сколько солнечных дней досталось хмелю в минувшем году? И так, раз большего наслаждения на свете нет и раз, несмотря на это, я все же впадал в глубокую меланхолию, причина очевидна: я, дорогой пан Богумил, в очередной раз ощутил, что все в моей жизни пришло слишком поздно и не вовремя, а стало быть, как-то бесцельно и бессмысленно, но тут же вспоминал, как вы трудились на сталелитейном заводе, вспоминал о писателе в период чисток или о свадьбах на Либени, и мне делалось немного легче, наконец я смывал с себя эту меланхолию, запах, исходивший изо рта инструктора Жлобека и от его пропотевших рубашек на трех пуговках, и, сидя на приступочке перед баром «Истра», любовался воротами Арсенала и толпами немецких пенсионеров или, глядя на бильярдный стол в «Коттоне», вспоминал, как в «Юреке», что на улице Дануси, поэт Атаназий, одолжив у местного карлика аккордеон, играл украинские думки и белорусские частушки, и серый от махорки воздух сразу, почти мгновенно, голубел, а прохожие останавливались и восхищенно заглядывали в прокопченный бар через стрельчатые мавританские окна, Атаназий же, которому постоянные клиенты за игру подливали в кружку с пивом водки, входил тем временем во вкус и затягивал теперь уже цыганское «Ой, любят, любят кони» или «Как вновь беда придет», что создавало вокруг соответствующую атмосферу, и наступала пора легионерских песен, которые тут же во все горло подхватывала впавшая в романтическое настроение пьяная толпа, и на эти несколько минут все ощущали себя единым целым, бросались друг другу в объятья и похлопывали по плечу, восклицая: — На следующий год — в свободной Польше! — и утирая слезу, пока наконец перепуганный Юрек не махал нам: мол, достаточно; мы выходили на улицу и несли Атаназия на руках, а он во весь голос читал Мицкевича, да так великолепно и так громко, что окна и двери балконов в стиле модерн распахивались, нас осыпали цветами, и Анатазий принимался декламировать «Возвращение отца»
[21] Баллада Адама Мицкевича.Читать дальше
Тёмная тема
↓
↑
Сбросить
Интервал:
↓
↑
Закладка:
Сделать