Джон Грин - Ошибки наших звезд[любительский перевод]

— Без проблем.

«Джеки!», — опять сказала ее мать, и в этот раз я отпустила ее.

Я вернулась к книге, где старший сержант Макс Хаос сожалел, что у него всего одна жизнь, которую можно отдать за свою страну, но я продолжала думать об этой маленькой девочке, и как она мне понравилась.

Еще одна проблема с Кейтлин была, я думаю, в том, что я больше никогда не почувствую себя естественно, говоря с ней. Любые попытки симулировать нормальное социальное взаимодействие просто вгоняли меня в депрессию, потому что это было так ослепительно ясно, что все, с кем я буду говорить до конца жизни, будут чувствовать себя нелепо и смущаться, кроме, разве что, детей вроде Джеки, которые просто не знают подробностей.

В любом случае, мне очень нравилось быть одной. Мне нравилось быть наедине с бедным старшим сержантом Максом Хаосом, который — ой, подождите, неужели он собирается выжить после этих семнадцати пулевых ранений?

(Внимание, спойлер: он выживает).

Той ночью я пошла спать довольно рано, переодевшись в мужские боксеры и футболку перед тем, как залезть под одеяло в мою огромную кровать, которая была завалена подушками и вообще служила моим любимым местом в мире. А затем я начала читать Высшее страдание в миллионный раз.

ВС — это книга о девушке Анне (от лица которой ведется рассказ) и ее одноглазой маме, профессиональном садовнике, одержимой тюльпанами, и они живут нормальной жизнью низов среднего класса в маленьком городке центральной Калифорнии, пока Анна не заполучает редкий вид рака крови.

Но это не книга о раке , потому что книги о раке — полной отстой. Например, в книгах о раке онкологический больной основывает благотворительный фонд, чтобы помогать сражаться с раком, правильно? И эта приверженность благотворительности напоминает больному о неотъемлемой доброте человечества и заставляет его/ее почувствовать себя любимым и вдохновленным, потому что он/а оставит после себя наследие для излечения рака. Но в ВС Анна решает, что основать фонд для борьбы с раком будучи больной раком попахивает нарциссизмом, так что она открывает Фонд Анны для больных раком, которые хотят победить холеру.

Также, Анна честна так, как никто другой: на протяжении всей книги она называет себя побочным эффектом , что совершенно правильно. Дети, больные раком, по существу являются побочным эффектом безжалостной мутации, которая сделала возможной многообразие жизни на земле. В ходе повествования Анне становится все тяжелее, лекарства и болезнь соревнуются, кто скорее убьет ее, а ее мама влюбляется в голландского торговца тюльпанами, которого Анна называет Голландец с тюльпанами. У Голландца с тюльпанами много денег и еще больше эксцентричных идей о том, как излечить рак, но Анна думает, что он может быть аферистом, да и вообще даже не голландцем, и когда мама и предполагаемый голландец собираются пожениться, а Анна скоро начнет новое лечение, включающее в себя пырей и малые дозы мышьяка, книга заканчивается прямо в середине предло

Я знаю, что это очень литературное решение, и, возможно, одна из причин, по которым я так люблю эту книгу, но положительно отзываются обычно об историях, которые имеют конец . А если они не могут закончиться, то должны по крайней мере бесконечно продолжаться, как приключения взвода старшего сержанта Макса Хаоса.

Я понимала, что история закончилась, потому что Анна умерла или стала слишком плохо себя чувствовать, чтобы писать, и это незаконченное предложение должно отразить, как жизнь на самом деле кончается и все такое, но были и другие герои книги, кроме Анны, и казалось нечестным, что я никогда не узнаю, что случилось с ними. Я написала (через его издателя) десятки писем Питеру Ван Хаутену, каждое из которых требовало рассказа о том, что произойдет после конца истории: действительно ли Голландец с тюльпанами мошенник, выйдет ли мама Анны за него замуж, что случится с тупым хомячком Анны (которого ее мама ненавидит), закончат ли друзья Анны старшую школу, и остальное. Но он не ответил ни на одно из них.

ВС было единственной книгой, которую написал Питер Ван Хаутен, и все, что было известно о нем, это то, что после выхода книги он переехал из Соединенных Штатов в Нидерланды и стал вроде отшельника. Я представляла себе, что он работает над продолжением к своему роману: может, мама Анны и Голландец с тюльпанами поженились и переехали в Голландию, пытаясь начать там новую жизнь. Но прошло десять лет с выхода Высшего страдания , а Ван Хаутен не опубликовал даже поста в блоге. Я не могла ждать вечно.

Когда я перечитывала книгу в эту ночь, я постоянно отвлекалась, представляя, как Август Уотерс читает те же слова, что и я. Я думала, нравятся ли они ему, или он отвергает их как слишком претенциозные. Я вспомнила, что обещала позвонить после прочтения Цены рассвета , нашла его номер на обложке книги и отправила смс:

Рецензия на Цену рассвета: слишком много трупов, слишком мало прилагательных. Как ВС?

Он ответил минутой позже:

Как я помню, ты обещала позвонить, а не написать.

Так что я позвонила.

— Хейзел Грейс, — сказал он сразу, как поднял трубку.

— Так ты прочел ее?

— Ну, еще не закончил. 651 страница, а у меня было только двадцать четыре часа.

— Где ты сейчас?

— На 453.

— И?

— Я придержу свое мнение до конца книги. Однако я могу сказать, что мне стыдно за то, что я дал тебе Цену рассвета .

— Не надо. Я уже читаю Реквием по Хаосу .

— Блестящее дополнение к серии. Ну ладно, этот с тюльпанами, он мошенник? Какой-то неприятный тип.

— Без спойлеров, — сказала я.

— Если он что-то кроме настоящего джентльмена, я ему глаза выдолблю.

— Так значит, тебе нравится.

— Придерживаю мнение! Когда мы можем увидеться?

— Точно после того, как ты прочтешь Высшее страдание, — мне нравилось быть недотрогой.

— Тогда лучше я повешу трубку и продолжу читать.

— Точно, — сказала я, и связь прервалась без единого слова.

Флиртовать было чем-то новым для меня, но мне нравилось.

Следующим утром у меня была лекция в МКК по американской поэзии двадцатого века. Эта старушка-лектор умудрилась проговорить 90 минут о Сильвии Плат, ни разу не процитировав ни единого ее слова.

Когда я вышла из здания, мама уже стояла у бордюра напротив него.

— Ты что, просто прождала здесь все это время? — спросила я, когда она поторопилась помочь мне затащить тележку и баллон в машину.

— Нет, я забрала одежду из чистки и съездила на почту.

— А потом?

— У меня с собой была книга, — ответила она.

— И это мне нужно начать жить, — улыбнулась я, и она попыталась улыбнуться в ответ, но получилось слабовато. Через мгновение, я предложила: — Не хочешь сходить в кино?