Джон Грин - Ошибки наших звезд[любительский перевод]

Через долгое время Лидевай и Август подняли меня на ноги, и я увидела, что защищала стеклянная рама над моей головой: это были карандашные отметки на обоях, измеряющие рост всех детей, живших здесь, сантиметр за сантиметром, пока они не перестанут расти.

От этого места мы покидали дом Франков, но все еще были в музее: длинный узкий коридор демонстрировал фотографии всех восьми жителей пристройки и описывал, как, и где, и когда они умерли.

— Единственный член всей семьи, который пережил войну, — сказала нам Лидевай, показывая на отца Анны, Отто. Ее голос был приглушен, будто мы были в церкви.

— Вообще-то, он не пережил войну, — сказал Август. — Он пережил геноцид.

— Правда, — сказала Лидевай. — Я не знаю, как можно жить без своей семьи. Я не знаю.

Когда я читала о всех семерых, кто умер, я подумала о том, как Отто Франк перестал быть отцом, и о том, как он остался с дневником вместо жены и двух дочерей. В конце коридора огромная книга, больше, чем любой словарь, содержала имена ста трех тысяч погибших в Холокосте в Нидерландах. (Только пять тысяч депортированных голландских евреев, сообщала табличка на стене, выжили. Пять тысяч Отто Франков.) Книга была открыта на странице с именем Анны Франк, но что меня задело, так это то, что прямо под ее именем было четыре Арона Франка. Четыре . Четыре Арона Франка без музеев, без исторических отметок, без никого, кто бы их оплакивал. Я решила про себя, что буду помнить и молиться за четырех Аронов Франков так долго, пока я буду на этой земле (может, некоторым людям нужно верить в нормального всемогущего Бога, чтобы молиться, но не мне).

Когда мы дошли до конца коридора, Гас остановился и спросил:

— Ты в порядке? — Я кивнула.

Он указал на фотографию Анны.

— Самое худшее — то, что она практически выжила. Она умерла за пару недель до освобождения.

Лидевай отошла на пару шагов, чтобы посмотреть видео, и я схватила Августа за руку, пока мы шли в следующую комнату. Это было помещение со скошенным потолком, и там хранилось несколько писем, которые писал Отто Франк в течение месяцев поисков своих дочерей. На стене в середине комнаты было включено видео, в котором Отто Франк говорил по-английски.

— Где-нибудь остались нацисты, которых я мог бы поймать и подвергнуть правосудию? — спросил Август, когда мы склонились над витринами, читая письма Отто и рвущие душу ответы, что нет, никто не видел его детей после освобождения.

— Думаю, они все мертвы. Но я бы не сказала, что у нацистов монополия творить зло.

— Точно, — сказал он. — Вот чем мы должны заняться, Хейзел Грейс: собрать команду и стать парой калечных виджиланте [52] Виджиланте (от итал. бдительный, неусыпный) — персонаж, вершащий самосуд; член «комитета бдительности». , с ревом проносящихся по миру, исправляя несправедливость, защищая слабых, избавляя людей от опасности.

И хотя это была его мечта, не моя, я приняла ее. Он ведь потворствовал моему желанию.

— Наше бесстрашие будет нашим секретным оружием, — сказала я.

— Рассказы о наших подвигах будут жить, пока будет звучать человеческий голос, — сказал он.

— И даже после, когда роботы воскрешат в памяти абсурдность человеческой жертвенности и сострадания, они вспомнят нас.

— Они будут механически смеяться над нашей бравой недальновидностью, — сказал он. — Но что-то в их железных сердцах будет стремиться жить и умереть, как мы: героями.

— Август Уотерс, — сказала я, глядя на него и думая, что нельзя целоваться в Доме Анны Франк, а потом думая, что Анна Франк, конечно же, целовалась с кем-нибудь в Доме Анны Франк, и что, возможно, больше всего ей бы хотелось, чтобы ее дом стал местом, где молодые и неизлечимо разбитые сердца утопают в любви.

«Должен сказать, — произнес Отто Франк с акцентом, — что я был очень удивлен глубоким мыслям, которые были у Анны».

А потом мы целовались. Моя рука отпустила кислородный баллон и легла на его шею, а он потянул меня за талию так, что я встала на цыпочки. Как только его разжатые губы встретились с моими, я начала задыхаться как-то совсем по-новому и очень волнительно. Пространство вокруг нас исчезло, и на какое-то странное мгновение мне очень нравилось мое тело; это разрушенное раком нечто, которое я таскала за собой годами, внезапно стало стоящим страданий, стоящим трубок в груди, и венозных катетеров, и его бесконечных отступлений перед опухолями.

«Эта Анна отличалась от той, которую я знал как мою дочь. Она никогда не демонстрировала таких чувств», — сказал Отто Франк.

Поцелуй длился бесконечно, пока Отто Франк продолжал говорить из-за моей спины:

«И мое заключение таково, — сказал он, — раз я был в очень близких отношениях с Анной, то я могу сказать, что большинство родителей не знают по-настоящему своих детей».

Я вдруг поняла, что мои глаза закрыты, и открыла их. Август смотрел на меня, его голубые глаза были так близко, как никогда раньше, а за ним толпа людей в три ряда окружила нас. Они злятся, подумала я. Они в ужасе. Эти подростки со своими гормонами обжимаются прямо напротив видео, передающего сломленный голос бывшего отца.

Я оттолкнулась от Августа, и он легко чмокнул меня в лоб, пока я глазела на свои кеды. А потом они стали хлопать. Все эти люди, взрослые, просто начали аплодировать, а кто-то прокричал «Браво!» с европейским акцентом. Август улыбаясь поклонился. Смеясь, я сделала легкий реверанс, который был встречен новым всплеском аплодисментов.

Мы спустились вниз, позволив всем взрослым пройти перед нами, и прямо перед входом в кафе (где, слава Богу, мы попали в лифт, который отвез нас на нижний уровень к магазину сувениров) мы увидели страницы дневника Анны, а еще ее неизданную книгу цитат. Эта книга была открыта на странице с цитатами Шекспира. Она написала: «Кто столько тверд, что выше обольщений [53] Уильям Шекспир, «Юлий Цезарь», Акт 1, Сцена 2. Перевод П. Козлова. ?».

Лидевай довезла нас обратно до Философа. На улице моросил дождь, и мы с Августом стояли на кирпичном тротуаре, медленно промокая.

Август: «Тебе, наверное, нужно отдохнуть».

Я: «Я в порядке».

Август: «Хорошо». (Пауза.) «О чем ты думаешь?».

Я: «О тебе».

Август: «Что обо мне?».

Я: «Что прекрасней — / произнесенное / или недосказанное? / Свист дрозда / или миг тишины / после [54] Уоллес Стивенс, «Тринадцать способов разглядеть черного дрозда». Перевод А.Пустогарова. ?».

Август: «Черт, ты так сексуальна».

Я: «Мы можем пойти в твою комнату».

Август: «Не самая худшая идея».

Мы вместе втиснулись в крошечный лифт. Каждая поверхность, включая пол, была зеркальной. Нам пришлось потянуть дверь, чтобы закрыться, и затем старая машина медленно и со скрипом повезла нас на второй этаж. Я устала, вспотела и беспокоилась, что вообще выглядела и пахла ужасно, но даже несмотря на это, я поцеловала его в том лифте, а потом он оттолкнулся от меня, указал на зеркала и сказал: