Маргарет Лоренс - Каменный ангел

— Это ужасно, как ты разговариваешь, — сказала я.

— Вот как? А ты вроде совсем и не удивилась новостям. Знала?

— Очень смешно, — огрызнулась я. — Не имею ни малейшего представления, о чем ты.

— Так уж и ни малейшего? — сказал он. Затем продолжил со злостью в голосе: — Через две недели она уезжает. И знаешь, что я решил? Буду приводить ее сюда каждую ночь, а забеременеет — оно и к лучшему.

— Я тебе не позволю, — закричала я. — Весь город про тебя говорит, сыта я по горло этими слухами. Только дети малые так себя ведут — если уж чего захотели, то и подождать не могут.

— Это ты так думаешь, — сказал Джон. — Может, тебе просто не довелось в жизни чего-то сильно хотеть.

Всю мою злость вдруг как ветром сдуло, и мне оставалось лишь смотреть на него, умолять и взывать к его разуму.

— Я хочу, чтобы ты был счастлив, — сказала я. — Ты даже не представляешь, насколько сильно я этого хочу. Я боюсь, что ты совершишь ошибку, взвалишь на себя обязательства, которые не потянешь. Знаю я, к чему это ведет. Ты думаешь, будто ничего я не знаю, но я знаю. Умоляю тебя, Джон, постарайся меня понять…

У него тоже не осталось больше злости, и в обращенных ко мне серых глазах читалась растерянность.

— Но это же черт-те что, — произнес он. — Ты же просто ничего не понимаешь. У меня… да у меня же все было почти в порядке, впервые за многие годы… разве не видишь?

— Гол как сокол, — возразила я. — Без профессии, без заработка, без будущего — как ты можешь такое говорить?

— Ты всегда ставишь не на ту лошадь, — мягко сказал Джон. — В Марве было твое счастье, а ты этого так и не поняла.

В тот вечер вместо машины-телеги он взял грузовик и так поступал во все последующие вечера. Наверное, решил — к чему теперь на этом экономить? Но, несмотря на обещание, Арлин в дом так и не привел. В доме Шипли они больше в семью не играли.

В тот самый вечер я решила пойти спать, не дожидаясь Джона. Возвращался он поздно, с каждым днем, как мне казалось, все позже и позже, и каждый раз я ужасно злилась, ведь за бензин, получалось, платила я. Какое он имел право тратить мои деньги на то, чтобы катать Арлин по всей округе. Так я ему и сказала в тот день, яснее некуда, но он ответил, что записывает все расходы и выплатит мне долг, когда сможет, да и бензина он расходует немного, так как далеко они не ездят.

— Ну да, ну да, — сказала я. — У вас хватит совести припарковаться в кустах за воротами дома Симмонсов.

Я была с ним довольно резка, это правда, но он привык к моей манере и не принимал все мои слова за чистую монету. Должен же он был знать, что я стараюсь исключительно для него.

— Здесь все друг друга знают, — сказала я ему в тот вечер. — Тут не то что грешить нельзя, даже видимости греха нельзя создавать.

К моему удивлению, он осклабился.

— Вот задачка так задачка, — сказал он и открыл кухонную дверь. — Ну, до встречи.

Он вышел из дому, а я поднялась к себе и легла. Мне не спалось. Когда я была моложе, всегда засыпала легко и потому не могла и представить, что сон может быть даром. К тому времени, однако, мне уже приходилось добиваться его милости чтением детективов. Однако в ту ночь чтение не помогло. Августовский воздух был тяжел и неподвижен. Я сидела, подперев спину подушками, и всерьез подумывала о том, чтобы сдаться и выпить фенобарбитала.

Вдруг в дверь громко постучали. Я перепугалась насмерть — мне сразу представился отчаянный разбойник-бродяга, который, зайцем добравшись в нашу глушь на поезде, сначала попросит еды и пристанища, а потом наверняка обчистит дом. Я выжидала, размышляя о том, стоит ли мне спускаться, и тут услышала, что меня зовут по имени: «Агарь, Агарь!»

Я открыла дверь и увидела Генри Перла. Он долго мялся, пока наконец не выпалил:

— Пойдем со мной, Агарь. С Джоном беда.

— В чем дело? Что случилось?

Но Генри не мог говорить. Он сильно исхудал за последние годы. Одежда нелепо свисала с него, а многочисленные морщины на лице напоминали рисунок на поверхности древесины. У него у самого было трое сыновей, спокойных и рассудительных, — насколько мне известно, ни один из них не доставил ему ровным счетом никаких хлопот, а может, и у них были проблемы, только я об этом не знала. Неужто Джон попал в какую-то передрягу? Субботними вечерами в танцевальном клубе «Фламинго» случались драки, и пивные бутылки, говорят, летали там, как мухи.

— Генри, что все-таки стряслось?

— Одевайся и пошли, — ответил он. — По дороге расскажу.

Те несколько миль, что мы ехали в Манаваку, показались мне бесконечными. Генри сидел за рулем своего старенького грузовичка-«форда» и рассказывал — настолько издевательски медленно, что мне хотелось на него наорать и заставить выложить все сразу, сию же минуту.

— Он в больнице, — сказал он. — Авария получилась, Агарь. Он…

— Все плохо? Что с ним?

— Не знаю, — промямлил Генри. — Думаю, точно пока никто не знает.

А потом он все рассказал. Его старший сын был на танцах и слышал, как Джон, впервые за несколько месяцев напившись, поспорил с Лазарусом Тоннэром, что проедет на грузовике по эстакадному мосту. Арлин пыталась отговорить его, но он ее не слушал. Она поехала с ним.

— Он убедился, что поездов нет, — рассказывал Генри. — Не настолько он был еще… ну, ты поняла. Хэнк говорит, он специально посмотрел, что поездов нет.

— Грузовик… упал?

— Нет, — ответил Генри. — Мост он переехал, Бог его знает, как ему это удалось. Но переехал.

— И…

— Грузовой особого назначения, — сказал Генри. — В расписании его не было. Вез картошку и чего-то там еще для малообеспеченных. Прямо перед самым мостом он повернул, где и Вачаква поворачивает. Когда его увидели, было уже слишком поздно.

Никто не виноват. Где рождаются причины, в каком далеком прошлом их искать?

— Арлин… — произнесла я, внезапно вспомнив про нее. — Серьезно пострадала?

Генри обнял меня одной рукой за плечи, словно извиняясь, что ему приходится мне такое сообщать.

— Сказали, погибла мгновенно, — ответил он.

Мне казалось, что вышла какая-то ошибка, что это не может быть правдой, — ну никак не может. Мы вечно норовим все списать на ошибку — уж слишком быстро это происходит! Каких-то пару часов назад оба были живы и здоровы. Ну за такой-то короткий срок не могло же все так поменяться.

— Он будет жить? — спросила я.

Генри не ответил, и я вдруг поняла, насколько это бредовая идея — задавать такой вопрос другому смертному.

В ночной больнице царила полнейшая тишина, в стерильных коридорах не чувствовалось даже малейшего дуновения ветерка. Пришла старшая сестра, вся торжественно-важная, я проследовала за ней. Я не думала ни о чем, то есть вообще ни о чем, и все же мне вспоминается, что в голове моей кружила одна не оформленная в слова мысль. Если ему суждено умереть, путь это случится не на моих глазах.