Владимир Крупин - Во всю ивановскую (сборник рассказов)

— Я встану с этого места.

— Сиди. Почему ты считаешь себя несчастной, когда ты счастлива?

— Ого!

— Не ого, матушка, а именно счастлива!

— Сейчас — да. Но с ним, какой он бывает, увольте!

— Бывает. Сама сказала — бывает. Значит, не все же время. Дети, тревога за них постоянна, но вот обнял за шею сын, вот подошла и спросила совета дочь — разве не теплеет в груди?

— Но вот подошел он и подбросил туда ледышку.

— Зато тепло ощутилось сильнее. Подожди, не сбивай. Почему так необыкновенно возвеличена женщина в искусстве? Бумаги, холста, мрамора, кинопленки затрачено на мужчин меньше, чем на женщин. Публика так воспитана, что покажи ей фильм без женщин, — будет смотреть? Вопрос: кто движет прогресс, науку, искусство? Мужчины.

Вклад Софий Ковалевских ничтожен, в скобках: при самом хорошем к ним отношении. А из-за кого начинаются войны? Из-за кого льется кровь, кого не поделили в Древней Греции? Город? Территорию? Яблоко? Красоту не поделили. Но ведь сказано, что простая лилия прекраснее царя Соломона во всей его царской одежде. Сравнить ли красоту лица женщины с восходом солнца?

— Это обо мне? А ведь и я создана по образу и подобию…

— Нет, это как раз о мужчине. Сейчас главное. Мужчина наделен жалостью, разумеется порядочный мужчина. Как твой муж, например.

— Лучше пример из истории.

— Рафаэль. Умер от любви.

— Это моему мужу не угрожает. И что же Рафаэль с его жалостью?

— Не обязательно он. Любовь — прекрасное состояние, вызывающее приток сил, а они у талантов уходят на творчество.

— Я думала, на любовь.

— На творчество. Но порядочный творец, чувствуя вину перед женщиной, которую любит и которой приходится делиться с его работой, воспевает ее, чтоб ей не было обидно. Как ни велика любовь — работа захватывает.

— Или друзья, или поездки.

— Это в интервалах.

— Значит, женщин воспели от чувства вины перед ними, а женщины вознеслись, так?

— Именно так. Воспеты идеальные женщины, которых нет, которые воображены любовью художника, к этим идеалам надо стремиться, а женщины вообразили, что они такие и есть. Что они — предмет поклонения, культа.

— А разве нет?

— Нет. Они — предмет опустошения физического и духовного, они могут убить за любовь, и это даже возносится многими рисующими и пишущими. Жрицы любви, храмы (название какое). храмы любви — все во имя плоти, которая прикрывается духовным словом — любовь.

— Уж теперь тебе точно от меня ничего не дождаться.

— Вернемся. Только проследить бы за этими жрицами, где они кончали свою жизнь, уж, верно, в походных домах терпимости, которые тащились сзади войск, например, Александра Македонского.

— Значит, продолжают род людской низшие существа?

— Продолжают жены, матери, а они уже по одному этому не могут быть ни в чем упрекнуты.

— Но и вдохновлять не их дело, так?

— Доказать тебе что-либо трудно, но поверь — все женские обиды оттого, что они ждут от мужчин больше внимания, чем те могут его дать. Но обещали в начале знакомства, в расцвете любви. Ты вспомни своего мужа в его первой влюбленности в тебя, в первые годы жизни, вспомни!

— Что мне вспоминать, я это непрерывно помню. Мы часами не могли наговориться, какие букеты он приносил. Раз зимой принес огромную, всю в инее ветку. По балконам лазил. Какие безумия мог вытворять ради меня!

— Значит, ты выходила замуж за безумца?.. Гордись, ты вызывала такую любовь, значит, и ты была ее достойна.

— Если бы не те воспоминания. А его письма ко мне! Когда бывает ссора, достаю их, и мне легче не сердиться. А иногда и тяжелее, иногда кажется, что он все лгал.

— Нельзя же лгать так долго. Да и обмануть тебя невозможно. А любящее сердце в особенности.

— Я не говорю, чтобы он был такой, как вначале, но все-таки и не такой же, какой стал.

— А работа какая!

— Все равно можно сохранить внимание, заботу. Или и это угробит искусство?

— Так он же любит!

— В чем это выражается?

— Но ты же знаешь, что любит?

— Не уверена.

— Без конца тебе о любви говорить?

— И это тоже.

— От частого употребления слова стираются.

— Не эти. Любит! Хорошенькое — любит, если так обижает. Я люблю, чего мне притворяться, но чем больше любовь, тем больше обида.

— Это в корне неверно. Обиды изнуряют любовь.

— Правильно, изнуряют, это ты ему скажи, зачем же он обижает?

— А ты прощай, и обиды прекратятся.

— Не всякую обиду можно простить.

— Во-первых, всякую, во-вторых, он сам мучается, в-третьих, он и обижать-то не может. Ты считаешь за обиду его якобы равнодушие, а ему просто некогда, он занят и тому бесчисленное подобное, но сердцем, но памятью он всегда с тобою. Обиды разъедают согласие, их мстительно копят, их помнят, они переходят в злопамятство, а это страшно.

— Страшно беспамятной быть.

— Помни хорошее.

— Я помню и хорошее, только как забуду плохое, если я его постоянно ожидаю.

— Это уже болезнь.

— Он меня специально доводит. Ты вчера говорил — две трети неврастеничек. Да все мы ненормальные из-за вас.

— А мы из-за кого? Из-за международной обстановки? Да перестаньте вы нервничать, и весь мир успокоится — обратная связь сработает. И темы искусства облагородятся, а то сплошные репортажи из горячих точек планеты. От такой тряски искусство идет такое, что действует опять-таки на нервы, а не на душу. Нервы еще больше расшатываются, обстановка накаляется.

Она засмеялась. Мы были довольно высоко. В проемах деревьев показывалось и исчезало море. Странно, что мы никак не могли подняться вровень с ним, хотя, если верить географии, были выше уровня моря. А если верить глазам, то ниже. И от этого хотелось идти выше и выше. Может, еще и в этом причина страсти к высоте. — Но мне больше по душе были слова одного мудрого человека, которого звали в горы. «Зачем?» — «Просто так». Он взял у подножия горы камень. «Видите?»

— «Да».

— «Так вот, он на вершине такой же».

— Давай еще посидим, — сказала она. — А пока расскажи о ней. Неужели уж она вся такая, как я?

— Копия ты: уставшая, мнительная, пропадает от характера. У всех жены — у меня учительница, это моя горькая шутка. Жены копят к субботе стирку, моя тетради и стирку. Я для нее ученик, только постарше ее. И ей странно, что она, легко справляясь с сорока учениками, не может справиться с одним. Вины своей, я уже тебе и это говорил, никогда не признает, отлагательств не терпит, если велит что-то сделать, например, дочери, та должна кидаться немедленно, иначе она начнет делать сама: а дочь в это время занимается другим, и ей нужно время на переключение. Меня упрекает, что ее не люблю…

— Ты ее действительно не любишь.

— Не могу же я быть любвеобильным, если я тебя люблю, мне этого хватит и в сем веке, и в будущем. Считает, что плохо отношусь к ее родителям, а у нас прекрасные отношения, родной сын бывает у них в три раза меньше. Ну и так далее. Не было денег — страдала, появились деньги — страдает…