Михаил Гиголашвили - Тайнопись

Базарные ведьмы и демоны подозрительно пялились на него, но он не боялся их — среди людей они стали ручными и немощными, могли только исподтишка пускать газы и украдкой плеваться вслед. Он тоже не оставался в долгу, однако в злые перебранки предпочитал не впадать и обходил стороной особо рьяных и сердитых. Даже шарахнулся как ошпаренный от одного красноглазого одичавшего духа, который с хрустом уминал кошачий труп и угрожающе заворчал на него, кося глазами в сторону, что было явным знаком скорого нападения. Но главным проклятьем были обезьяны. Они повсюду, но к бесу не приближаются, хотя хорошо его видят и предупреждают друг друга:

— Там! Тут! Там! Тут!

Возле продавцов камней бес заворожено уставился на большой остроугольный изумруд. Продавец, уложив камень на кусок ткани, заученно бубнит:

— Этот сгусток прилетел со звезды. Он вечен и жив. Дурман лучей невидим, но жар сильнее огня. Когда камень тяжел — кровь проливается. Если звезда над камнем — удача. Трещит камень — жди врага. Журчит — шагай смело…

Бес попытался царапнуть странный зеленый камень, но изумруд не дался: куснул острым боком, соскочил в мешок и зарылся в граненых собратьев.

В Живом углу ревут мулы, икают ослы, подблеивают бараны, тяжко вздыхают верблюды, молчат мрачные грузовые яки. Скот не только продают, но туг же и режут. Лужи крови и утробной слизи. Мясник-палач топором рубит бараньи туши. Мясо — в продажу, шкура — кожевникам, а потроха летят нищим дервишам, которые пожирают их сырыми и немытыми, вопя всякую несусветную чушь:

— Богово всё дорого, чертово всё дешево! Грехи любезны доведут до бездны!

Да, тут есть чем поживиться. Но надо отвлечь мясника, который так возбужден от крови и смерти, что может быть опасен. Да и топор зло косит блестящим кривым носом.

Бес утащил тень мясника. Расстелил её в стороне, на пустом месте, откуда только что увели купленных ослов. Это заметили покупатели. Зароптали. Мясник оглушенно уставился в кровавую землю, не понимая, как может тень уйти от хозяина и лечь в стороне.

Люди загомонили, забеспокоились:

— Нет тени!

— Нельзя покупать!

— Мясо испорчено!

— Проклято!

Пока они шумели, бес выудил последнее дыхание из отрезанной бараньей башки, брошенной палачом в лохань, полную голов со смертной пленкой на глазах. И прочь отсюда, пока мясник не очнулся, а топор не спрыгнул с колоды и не отрубил хвост или лапу! Ничего хорошего от топоров и ножей ждать не следует!

В Зеленом углу он вдруг уловил, что торговки опять судачат про Светлого, который только что был тут, гулял по базару, и всё затихало на миг, когда он шел по рядам, и оживало вновь, когда он заговаривал с кем-то о чем-то. Худая торговка тимьяном говорила, будто этот чужестранец учит, что мужчины и женщины равны, хотя всем известно, что мужчины — это высшие существа, которым боги дали служанок, обязанных следить за их одеждой, едой и всяческим счастьем:

— И что это будет, если бабье побросает дома и усядется пить чай и играть в шахматы?.. Кто тогда будет возиться с детьми и стариками?.. С ума, видно, сошел этот чужак, к чему людей подбивает?.. Как это равны?.. Ведь женщины рождены для угоды, услады, услуги и утехи мужчин!..

— А что, он правильно говорит, этот Светлый, клянусь святой свастикой! — вступила бойкая бабенка, торговка кардамоном. — Мое тело: кому хочу — тому даю! Никто мне не указ! Мужья нас не спрашивают, когда к потаскухам ходят — чего это мы их должны спрашивать?

— А какой этот Светлый высокий и красивый!.. Белокожий! Желтые волосы и рыжая борода! А здоровый — громадина! На наших не похож! Рукой до крыш достает! И у него, говорят, всё такое… громадное… Вот бы посмотреть! И где, интересно, он живет? — мечтательно спросила толстуха с имбирем.

— Днем по базарам ходит, а вечерами в Рыбьей слободе сидит. Туда никто не суется из-за рыбьей вони, вот он там и прячется. Точно знаю, что наш раджа велел его схватить! — сообщила торговка тимьяном.

— Болтают еще, будто он может заставить цвести полено, понимает птиц и разговаривает с обезьянами.

— Подумаешь! Мой брат тоже с кошками шушукается, — отмеряя имбирь, заметила толстуха и вдруг испуганно зашикала на других: — Тише, брамин идет!

По базару шествовал брамин с охраной. Его надутая морда отсвечивала салом, а брюхо выпячивалось, как у свиньи на сносях. Он важно указывал на товары. Охрана хватала их с лотков и кидала в тележку, которую катил молодой служка, похотливо глазеющий на торговок. Денег никто не платил и не требовал. Рожа брамина была так отвратна, что бесу захотелось плюнуть в неё или обжечь докрасна.

Но тут, словно услышав его мысли, какой-то веселый когтистый дух сорвался с молотого перца, оседлал шмеля и направил его на брамина. Жук от ужаса стал жалить брамина в щеки. Поднялся шум и гам. Брамин ревел на бык на мясобойне. Охрана стала махать палками. Тут, откуда ни возьмись, взметнулся вверх еще один дух, уцепился на лету за воробья. Воробей зашелся в чириканье и, пытаясь сбросить с себя кусачего гада, вращая крыльями и упав на служку, угодил клювом ему в глаз. Служка рухнул на землю. Повалилась и тележка. Поднялся гогот и хай. Люди стали под шумок растаскивать рассыпавшуюся снедь. Охрана не знала, что делать — спасать товары, ловить воров, успокаивать брамина или поднимать раненого служку.

Шмель, изнемогая под когтистым духом, умолял отпустить его:

— Жжет-жжет-жжет!.. Тяжжжжёлый!.. Сжжжжалься!..

— Лети к черту! — отпустил дух-весельчак мохнатого дурня и нырнул в мешок с корицей. Туда же юркнул и второй дух, бросив искусанного воробья кончаться в пыли под ногами охраны.

Поглазев на эту суету, бес поплелся в Золотой угол, где было чисто, но шумно: гремели молотки, звенел металл, гомонили перед смертью гвозди, шумно вздыхали аметисты и топазы, навеки вгоняемые в оправы и браслеты. Золото слепит глаза. Лавки под охраной двойников, которые особо плотным кольцом окружают прилавки. Зазывалы кричат:

— Золото — пот солнца! У кого оно есть — тому всегда тепло и хорошо!

Вот глупцы! Кто же не знает, что золото — ни что иное, как помёт царя Бегелы, который только и делает, что испражняется на своем дырявом троне. Но царь стар и болен, иногда он тужится, что есть мочи, но золота нет, и тогда надо ждать крови, войн и большой жатвы со жратвой.

Бесу стало не по себе от металла. Всё железное опасно: оно крепко как камень, никого не слушает и норовит поранить живое. Обрушив груду блюд, бес увильнул от взволнованных двойников, выскочил из рядов и столкнулся с веселыми духами, летавшими на шмеле и воробье. Сейчас они деловитой трусцой спешили куда-то под прилавками. Когтистый дух по кличке Коготь не забывал на ходу царапать торговок, а другой, кусачий Зуб, хватал их за груди, когда торговки нагибались посмотреть, что за кошки повадились шнырять под прилавками.