Михаил Гиголашвили - Тайнопись

Или вот — начал я как-то при ней черномазых крыть за то, что в транспорте орут и вопят как сумасшедшие, нагло толкаются и вообще своим особым потом воняют. И вдруг — не дает!.. Разъярилась, как тигрица! «Расист! — кричит. — Они такие же люди, только черные!» Попробовал я сдуру вякнуть, что, мол, если такие же, то почему всё-таки они черные, а мы — белые, и почему они так разительно похожи на орангутангов, а мы — нет? И на этом наш вечер оказался закончен, поссорились до битья посуды.

Ладно, думаю, буду умнее, про черных больше ни слова. Через некоторое время — вдруг опять ЧП. Я даже сразу не усек, в чем дело. Оказалось, я педиков ругал, что твари они поганые. Она — в слезы: кричит, что я вдвойне расист, сексуальные меньшинства не уважаю, они-де больные люди, грех над ними смеяться, их чуть ли не поощрять надо и т. д. Так и не дала опять.

Хорошо, понял, учел, список запретных тем расширил. Стараюсь больше не ошибаться (за холодную, маскообразную, но строгую красоту — у одной из десяти — им многое проститься может).

Через несколько дней — новая напасть. Сидим, едим, я ей картошку сварил, а себе кусок мяса пожарил, но, помня ее вегетарианство, в шутку прошу прощения у поедаемой мной свиньи и обещаю при этом, что когда я умру, то отдам свое бренное тело на общак и пусть тогда дух свиньи расквитается со мной.

Мама миа, что тут началось!.. Я даже вилку выронил от испуга. «Ты жестокий!.. Бессердечный!.. Такие, как ты, убийцы, выращивают их специально для того, чтобы потом забивать на бойнях и жрать!.. Варварство, дикость, цинизм!.. Почему ты не думаешь о том, что это было живое существо, с душой и сердцем!..» Это у свиньи-то — душа и сердце!.. В общем, не то, что не дала — вообще смылась, когда я в ванную поплелся.

Вот так, родной. Теперь сказал себе твердо — всё, о неграх, свиньях и педиках — ни слова!.. Но всё равно сижу как на пороховом складе, не знаю, когда рванет в следующий раз, о чем слово молвить опасно… О жареных курочках?.. О Ленине, который, по мнению местных карманных социалистов, для народа хорошее хотел, но Сталин помешал?.. О лесбиянках?.. О китах?.. О евреях?.. О египетских мумиях?.. Загадки, брат, ибо чувство юмора тут крепко хромает, никогда не знаешь, где замкнет, а где разорвется.

Вообще надо сказать, что немцы — нация столь целомудренная, что и слов-то для секса нет: мужской член «хвостом» величают, у женщин «ракушка» имеется, ну а сам процесс как-то через птичек обозначен, вроде «птичковаться» (fogeln). Когда же я спросил, почему через птичек, а не через быков или кабанов, как того нормальная мифология требует, то один застенчивый фриц мне объяснил, что, мол, как птички-воробьи это делают, так и мы: эстетично и красиво. В итоге, если с немкой свяжешься, то хочешь жни, а хочешь — куй, ждет тебя большой кукуй.

Честная еще предельно была эта вегетарианка: как с кем-нибудь перепихнется, тут же мне и сообщает — честность, значит, свою заоблачную показывает. И как-то не доходит до нее, что от такой честности ревность и боль только усиливаются. А если скажешь что — нибудь в ответ — то удивляется: «Но это же к тебе не имеет никакого отношения! Мое тело — кому хочу, тому даю, никого не касается, это мой принцип!» Сильный резон, согласись, но повсеместно практикуемый.

Не поступаются принципами. Не могут поступиться. И не желают. Хотя, что самое смешное, эти принципиалки во время отпуска (а отпуск в году на несколько отрезков делится) почти официально имеют право птичковаться и воробейничать с кем угодно. До отпуска и после — нет, а во время — да. На то, дескать, и отпуск, чтобы отпуститься с поводка, а когда я отдыхаю — то делаю, что хочу: хочу — мороженое ем, хочу — лижу малайцам яйца, мое, дескать, тело и право, и ракушка моя личная и приватная, как желаю, так ею и распоряжаюсь, ни мужа, ни детей, ни тем более свекрови со свекром это не касается.

Вот такая супружеская верность по-европейски, принцип невмешательства с принципом сепаратизма соседствует. И всех это вполне устраивает. А малайцы, небось, вместо пива чистый кокос пьют, а если с пальмы спуститься соизволят — так и свежим женьшенем простату обмоют, не чета гнилым европейским пришлёпкам.

Ладно, разные попадались. Вот была одна садистка средних лет, но с фигурой. (Фигуры и бюсты у них есть, этого не отнимешь, за это на многое глаза закрыть можно). Так вот эта садистка пригласит в гости и сидит себе, телевизор смотрит. И ты сиди, смотри, не рыпайся. И не тронь, разумеется. Садо-мазохизм называется, СМ. А как она свое садистское удовольствие получит, потом, пожалуйста, трахай ее сколько влезет, только корректно и «без всяких развратных поз», а если чего вякнешь — то холодно так ответит: «Скажи спасибо, что свет не выключила и коньяк не спрятала!»

Или начнет, например, внимательнейшим образом дату годности на презервативе изучать — не просрочена ли случаем?.. Сперва очки ищет, потом цифирьки разбирает. Вначале сообщит, что времени для птичкованья мы имеем с 11.30 до 12.15, ей на работу рано вставать. Потом мазями мажется, постель стелет, одежду раскладывает, носочек к носочку, трусы разглаживает, лифчик развешивает, чтобы не помялся, не дай бог… Словом, только завещание остается написать. Ну а как за полночь перевалило — все, шлюс, спать пора. Принципы, брат, ничего не попишешь.

Была тут еще одна старая рухлядь, так она, проклятая, вообще чуть меня не угробила, до сих пор не знаю, как спасся. Она, ведьма, на свете больше полувека прожила и не знает, что член нельзя как насосом втягивать, что существует т. н. «головка», на которой расположены т. н. «нервные окончания» (и даже в большом количестве, как известно из анатомии 8 класса). И что если эту несчастную головку изо всех сил втягивать в себя, как пылесосом, да еще клыками поддевать, то этому даже два больших «Смирноффа» не помогут, только чистый медицинский спирт с морфием или общий наркоз с аминазином. И тянет она его обязательно куда-то вниз. Объясняешь ей сто раз, что когда он вниз смотрит — он писать, а не трахаться хочет. Так нет, как об стенку горох, забывает каждый раз, да еще огрызается: «Другие молчали, а ты что, особенный, что ли?..» Конечно, малайцам после кокоса и женьшеня все равно, куда и как пихать, а я все-таки бледнолицый, с остатками нервной системы, меня это удручает.

И насчет клыков я ей часто пытался объяснить: и на словах, и на пальцах, и на схемах, на бумаге (наши девочки эту нежную ласку в крови несут, с генами). Теоретически как будто врубалась, буклями жидкими трясла, но как до дела доходило — рвет, как немецкая овчарка белорусского партизана, полный каракас! (Это по ТВ дикторы шутили: в Школе оргазма, мол, одна дама, вместо того, чтобы во время тренировочного минета ласково произносить учебное слово «Ве-не-су-е-ла» с членом во рту, вдруг в панике забыла слово и прокаркала во всё воронье горло: «Ка! Рра! Кас!» — отчего партнер чуть не отдал богу душу и хвост).