Франсуа Нурисье - Бар эскадрильи

И даже если предположить, что все обойдется, — это секреты Больших Денег, удачных карьер, всего, что хочешь. Если богачи не становятся бедными, значит существует какой-то фокус. Доверимся им. НО БОРЖЕТ! Как ему удалось, ценой каких гримас и презрительных мин, ценой какого непомерного самоуничижения и всяких светских фокусов, которые ему, кстати, превосходно удаются, вывести незапятнанной свою репутацию из такого длинного туннеля безмолвия и никчемности, как же он сумел с легким сердцем уничтожить прежний свой образ? Надо ли это понимать, что ему надоело не иметь дома, не иметь английских костюмов, не иметь женщин, надоело есть рагу в бистро в тех редких случаях, когда его никуда не пригласят? Может, он влюбился и чувствует, что им пренебрегают? Или хочет получить реванш за двадцать лет недоуважения? Закоулки души этих живущих в клетках птиц всегда загадочны.

Как бы то ни было, но однажды за обедом он уже пытался продать свою стряпню Форнеро. Слово «продать» тут очень подходит: Блез хотел бы, чтобы ЖФФ опубликовали книгу, по которой телевидение поставит сериал. Это называется у них «новеллизацией». Получается своего рода телероман. Ты помнишь, что сказал Дизраэли о степенях обмана: ложь, ложь под клятвой и статистика. Так вот, телероман для издателя — это и есть статистика. Форнеро, появившись на работе, сразу же зашел ко мне в кабинет: «Вы могли бы ожидать от него что-нибудь подобное?..» В такие моменты я особенно люблю Жоса. Он ошеломлен. Я уже чувствую, как будут разворачиваться события, и осторожно ему отвечаю: «Я сообщу тебе все подробности сразу, как только я сам…» Он смотрит на меня скорее с удивлением, чем с недоверием. Он оказался наказанным за то, что поверил в талант Боржета, потому что он приглашал его каждый месяц, когда образовывался какой-нибудь просвет.

Роман будет называться, кажется, «Замок» или «Валлориш». Они еще не решили окончательно. Ты улавливаешь намеки? Им хочется пощекотать французские потроха. Верхи и верхушка верхов. Мы ведь, как и рыбы, начинаем гнить с головы. Карманьола и Интернационал, пузаны девятнадцатого века и распутники восемнадцатого, замешанные в такой салат из разных стилей, что он отодвинет на десятый план модный сейчас викторианский плюш престижных серий Би Би Си, равно как и всякие там поджоги архивов и тайны из жизни принцев. Короче: республиканский Версаль или что-то в этом роде, но в любом случае — волшебный чемодан, откуда, если его открыть, потекут крупные купюры и мелкие зависти, не говоря уже об алмазах буржуазного Али-Бабы. Чтобы можно было умереть со смеху! В такой штуке уже не знаешь, кто в кого целится? Кто кого убьет? То ли это атака Жискара против «приятелей и мошенников»? То ли новый бред элегантных заговорщиков? То ли приход к власти бунтарей шестьдесят восьмого года? Так или иначе, профсоюзы уже пускают слюну от счастья. И ведь при этом нельзя даже обвинить завтрашних скромников и скромниц, если они вдруг придут к власти, в том, что они погрязли в пропаганде: этим займутся психи, окончившие Высшую административную школу, которые только и мечтают о переворотах. А впрочем, я не стал бы отдавать голову на отсечение и кричать на всех углах, что идея так уж плоха. Посмотрим, Цыпочка, посмотрим!.. Как говорил красавчик Ален в «Гепарде», а за ним и принц: «Все должно измениться, если мы хотим, чтобы ничего не менялось…»

«Мой дорогой Блез,

Вы, конечно, почувствовали, что я вчера пребывал в печали из-за смерти друга, усиленной еще и переживаниями личного свойства, по поводу которых я не буду распространяться. Прошу Вас считать это письмо, продиктованное в тишине и после здравых размышлений, как ясное и продуманное продолжение, которое должен был бы иметь наш разговор.

Я, как мне кажется, почувствовал под тем энтузиазмом, с которым Вы изложили мне свой телевизионный проект, какую-то тревогу. И именно на эту тревогу я позволю себе отреагировать.

Для тех, с кем считаются — критика, сотня книжных магазинов, несколько настоящих любителей литературы, — кто такой Блез Боржет? Автор «Мертвых планет», «Хранителя тел», «Посмертного письма к Рильке». Другими словами, человек самой утонченной требовательности, тот, чьи первые шаги в литературе приветствовали Сюпервьель, Флео, Жув. Всему этому, скажете Вы мне, уже двадцать лет, и любое творчество может и должно обновляться. Это правда, но не ценой непостижимой метаморфозы.

Вы, Блез, не из тех писателей, которые разбогатели сами благодаря своему перу и приносят доход своему издателю. Согласитесь, что я никогда Вас не упрекал, а, напротив, своим молчанием даже поощрял Ваши высокие требования к литературе, поощрял даже Ваши яростные наскоки на нее. Я приветствовал и Вашу журналистскую работу, которой Вы отдавали себя далеко не полностью. Случается, что «вторая профессия» безосновательно и опасно вторгается в творчество; это не ваш случай. Вы остались принципиальным писателем, не гоняющимся за заработком, писателем, которого я имею счастье публиковать с тысяча девятьсот пятьдесят шестого года и который предпочитал, если так складывались обстоятельства, молчание компромиссу.

Так что представьте себе мое удивление — такое же, какое испытывают все ваши друзья, — когда Вы изложили мне проект коллективного сериала, который Вы собираетесь осуществлять.

Забудем на время о цифрах, о лозунгах, о сомнительных искушениях, которыми склонны злоупотреблять эти господа из «Евробука»: я знаю их всех, по крайней мере столь же хорошо, как и вы!.. Посмотрим, о чем идет речь. Если я правильно уловил суть Вашего предложения, ваши работодатели ждут от Вас и Ваших сотрудников большой, огромный сериал, предназначенный составить конкуренцию англо-саксонским сериалам, причем на их собственной территории. Вам, следовательно, предлагается работать с постоянной оглядкой на такие сериалы, как «Добрый и Злой», «Сага о Форсайтах», «Династия», которые принесли самый большой доход и у которых придется позаимствовать признанные, абсолютно надежные составляющие: богатую социальную среду, очень богатую среду, которой, однако, все время угрожают скандалы и смертельные опасности, связанные с раскрытием отвратительных секретов, финансовых или сексуальных мерзостей. Речь идет о том, чтобы играть в добродетель, поперчив ее пороком. Старый рецепт. Теоретическое его обоснование мы находим уже у Лакло в его предисловии к «Опасным связям». Но мы живем во Франции. А здесь, как известно, у публики совсем иные привязанности. В «Людях из Могадора» и в «Господней воле» телезрителю понравились салоны, донжоны, парки, балы, охота, привилегии, образцовые и элегантные несчастья — образцовые, потому что элегантные. Боевые кони и алебарды в разумных пределах: средневековые механизмы не внушают нам излишнего почтения. А вот султаны на шлемах и целования ручек — это пожалуйста. Двести лет спустя после своей Великой революции простой маленький француз все еще полон всяких грез на этот счет. Гениальным изобретением Жана д'Ормессона был герцог. Вдумайтесь, герцог ! Слово прекрасно, как неясное пламя, и оно порождает реминисценции в духе Пруста, в духе Сен-Симона. Табурет, шляпа — какая фронда! Альба, Гизы, герцоги Юзес — какая поэма! Все это надо включить в ваше дело: герб, большие деньги, секс, исторические особняки. И не бойтесь как следует перемешать весь этот коктейль. Подернутые утренней дымкой пруды — но и Биржа тоже. Титулованные отцы — но и взбунтовавшиеся дети. Псовая охота — но и экология. Дрюон тридцать лет спустя, упадок, заря нового времени, непременная демонстрация, какая-нибудь забастовка, двойственность капитала, приправленная аристократическими пряностями, все очарование старого света, но и фатальная победа нового… Какой торт! Простите, что я не смог устоять перед удовольствием отрезать от него кусочек.