Владимир Мазаев - Танюшка

Т а нюшка, проходя, хлопнула телка по лысинке, проговорив ласково:

— У, обалдуй такой, что, рожки чешутся? — Тот радостно замотал башкой и стал дуть ей на руки, ожидая подачки. — Нету у меня ничего, — сказала она, — забыла я про тебя, извини.

Сергей Сергеич оказался дома. Сидел один за выдвинутым на середину комнаты столом, спина, как надувной матрац, стриженый старомодный ежик, трикотажная, обтянувшая плечи рубашка, — смотрел телевизор. Шла детская передача, мультфильм про неунывающего Карлсона. Перед ним стояла большая стеклянная банка с домашним пивом, наполовину пустая, и граненый стакан.

Т а нюшка, поздоровавшись и поздравив с праздником, подала записку, и Сергей Сергеич, растянув толстые в улыбке губы, сказал:

— И тебя, Татьяна, тоже. Давно не виделись. Как вы там живете-можете?

— Спасибо, Сергей Сергеич, все хорошо.

— Мать не хворает?

— Нет, здоровая. Это от Петра записка.

— В гости приехал?

— Ага, позавчера.

— Чего же не заглянет? Или зазнался? — И, не ожидая ответа, обернувшись в сторону кухонной двери, громко позвал:

— Клёпа, очки!

Свистя кожаными галошами, появилась высокая худая женщина в длинном переднике и кофте с оборками вокруг тонкой шеи — жена Сергея Сергеича. Руки ее были в муке. Очки лежали на телевизоре. Торопливо кивнув гостям и вытерев о передник пальцы, она молча подала их мужу и тут же снова скрылась на кухню.

— Так... чего он тут нацарапал? — проговорил Сергей Сергеич, устраивая на носу очки. Читал он долго, то и дело взглядывая поверх стекол в телевизор, а прочитав, снял очки и стал сосредоточенно грызть дужку, снова вперившись в экран, где Карлсон, блестя пропеллером, порхал по комнате, увертываясь от теткиного веника. Было такое впечатление, что просьба Петра его озадачила и он ищет удобную причину отказать.

Митя стоял за порогом комнаты, в прихожей, глядя на неповоротливый стриженый затылок директора. «Нет, не даст», — мелькнуло у него.

— Ить ты, стервец, ить ты, мне бы такой моторчик, — сказал вдруг Сергей Сергеич завистливо.

Митя представил себе, как взлетает под потолок этот матрац, накачанный пивом, и ему стало смешно. «Пожалуй, даст». Т а нюшка тоже, по-видимому, вообразила себе эту забавную картину, потому что она быстро, украдкой, оглянулась на Митю, зажимая смеющийся рот ладошкой.

— Клёпа, карандаш! — снова скомандовал Сергей Сергеич, и когда та нервной, семенящей походкой вошла в комнату и подала ему карандаш, который лежал в серванте, на расстоянии его вытянутой руки, проговорил как бы самому себе, значительно: — Запамятовал, кто нынче на конном дежурит. Сдается, Филенкин.

— Окстись, Филенкин! — сказала от порога Клёпа, обернувшись своим сухим, поблекшим, с болезненными под глазами отеками лицом. — Ты же Филенкина на праздник в город отпустил, к дочери.

— Не превалируй! Я спрашиваю: кто?

— Кто, кто, Кандыба, вот кто.

— Кандыба? Семен, что ли?

— А кто ж! У нас рази много Семенов твоих? Одного через край хватает.

— Я, сдается, давал команду его уволить.

— Уволить, уволить! А кому работать на твоем конном! Уволить...

— Запрячь ходок надо, Петро Шварченков просил, — сказал Сергей Сергеич раздумчиво, держа один глаз в телевизоре: там неутомимый Карлсон, облачившись в саван, гонял по чердаку объятых ужасом жуликов. — Ить ты, ить ты! — с азартом снова воскликнул он, быстро откладывая карандаш и ловко, сноровисто, почти не глядя, наливая из банки пиво. — Мне бы парочку таких привидениев, я бы навел кой-где порядок!

— Не запрягет он сёдни, — сказала Клёпа, мельком бросив угрюмый взгляд на Карлсона. — С утра уже ныром ходил...

— То с утра, а сейчас полдень. Может, проветрило.

Выпив глотком стакан, он опять взял карандаш и хотел было скомандовать насчет бумаги, но раздумал. Перевернул записку и быстро, размашисто начертал несколько строчек.

— Тэк... Ступай на конный, — сказал он Т а нюшке, протягивая записку, — там Семен Кандыба. И если он позволил себе, придешь и доложишь по всей форме, поняла? Я его, подлеца такого...

Тут экран заморгал, изображение поплыло, и Сергей Сергеич энергичным для его комплекции движением соскочил со стула и побежал к телевизору, бормоча проклятья, стал лихорадочно крутить ручки. Так и не услышав, что же грозит уже один раз уволенному Семену Кандыбе в случае, если он позволил себе , Т а нюшка и Митя покинули дом Сергея Сергеича. Т а нюшка шла и смеялась, и Митя тоже улыбался, хотя создавшаяся ситуация ничего веселого не обещала.

Шагая рядом с девушкой, Митя посмотрел на свою фигуру как бы со стороны и вдруг почувствовал себя неловко. Телогрейка его после купания в Кривом овраге довольно ощутимо подсела, тянула в плечах и спине, кое-где сморщилась, к тому же штаны-спецура шуршали при каждом шаге, как бумажные. Видок тот еще! А ведь сегодня как-никак праздник.

Длинные строения конного двора, окруженные крепкой, из отесанных жердей, изгородью, задней стороной повернуты были к тайге, которая начиналась сразу за кочковатым вытаявшим полем. Посреди затоптанного копытами двора росла грустно и одиноко старая пихта. Ветки ее были опилены чуть не до макушки, отчего пихта издали походила на зонтик или какой-нибудь австралийский эвкалипт. Иллюзию эту нарушала автопокрышка, чьим-то ловким броском подцепленная высоко на сучок.

Стая весенних воробьев носилась по коньку крыши, точно перегоняемая ветром листва, дралась, галдела — выясняла отношения. Ворота конюшни были широко распахнуты, в темной глубине поблескивали крупы перетаптывающихся лошадей.

Семена Кандыбу они увидели сбоку конюшни. Солнце высушило здесь пятачок почвы, щедро грело сухую, в трещинах, бревенчатую стену, пожарный щит за ней. Семен в толстом ватнике и шапке, надвинутой на морщинистый лоб, сидел на брусе, прислонившись к стене, жмурился — то ли от избытка солнца, то ли оттого, что уже крепко позволил себе .

Рядом, прямя спину, сидел мужик помоложе — прорезиненный плащ, кожаная кепка, в бритвенных порезах клиновидное гладкое лицо — нормировщик лесхоза Бабкин; держал в пальцах сигарету, тоже жмурился.

Оба тихо дремали, размягченные праздностью, тишиной, пригретые долгожданным солнышком, так что по всему было ясно — этих святых минут у них даром не отнять.

— Здравствуйте! Дядя Семен, чего это у вас из конюшни дым? — звонко, весело крикнула Т а нюшка, подходя.

Семен вздрогнул головой от неожиданности ее голоса, но дремы вроде не одолел и глаз не открыл, а нормировщик Бабкин только выронил сигарету и с досады стал давить ее каблуком. Тогда Т а нюшка, потряся дежурного конюха за плечо и добившись, чтобы он посмотрел на нее осмысленно, сунула ему записку. Семен взял ее и стал долго, вдумчиво изучать. Ему предписывалось «с получением сего запрячь для подателей сего рессорный ходок».