Николай Крыщук - Ваша жизнь больше не прекрасна

В «Чертовом логове» издавали книги с грифом «Для специального пользования», другие привозили с таможни, те книги, за которые на земле давали срок; здесь они свободно ходили по рукам и даже публично обсуждались. То же относится и к фильмам. Здесь критиковали Маркса и Ленина, обсуждали проблемы кибернетики, пристрастно спорили о философских школах и прорабатывали модель многопартийной системы. Предполагалось создать четыре коммунистических партии: рабочих, крестьян, интеллигенции и бюрократии.

Говорят, наука до сих пор питается идеями, которые родились в замкнутой среде ученых «Чертова логова». Случилось все по тесту Карла Данкера, придуманному в 35-м году. Его еще называют «загадкой свечи». Имеются: свеча, коробка спичек и коробка кнопок, требуется закрепить свечу на стене так, чтобы воск не капал на пол или на стену. Задача нетрудная, вопрос времени. Надо преодолеть момент функциональной фиксации: вы смотрите на коробку и видите лишь вместилище для кнопок. Решение: высыпать кнопки, закрепить кнопками на стене коробку и поставить на нее свечу.

Так вот, на основе этого теста ученый Сэм Глаксберг провел эксперимент, предполагая определить роль стимула в решении творческой задачи. Первой группе было сказано, что их показатели будут приняты в качестве среднестатистической нормы для всех прочих групп. Вторую группу решили поощрить: каждому, чье время попадет в 25 процентов лучших результатов, обещали по пять долларов, лучшему среди лучших — двадцать долларов. Результат получился удивительный: второй группе понадобилось в среднем на три с половиной минуты больше времени для решения задачи, чем первой.

Это было маленькой социальной революцией. Не сработал механизм кнута и пряника, на котором держалась система капитализма, а отчасти потом и вызревшего социализма. Стимул, рассчитанный на обострение мысли и ускорение творчества, действовал прямо противоположно: притуплял мысль и мешал творчеству.

Эксперимент повторяли множество раз, и всегда результат был тот же. Выяснилось, что условный стимул «если сделаешь так, то получишь вот это», срабатывает только при определенных условиях, при решении же новых, творческих задач он не только не срабатывает, но часто вредит.

Обитатели бывшей шарашки оказались в условиях, когда единственным стимулом была свобода от процветающей наверху несвободы, и воспользоваться ею они могли не в земных стереотипах — путешествия, ванны с шампанским, дворцы в мавританском стиле, личные яхты или тайский массаж, а исключительно в интеллектуальном плаванье, в творчестве без берегов.

В целом население «Чертова логова», ЧЛ, стало к тому времени достаточно разношерстным. Диссиденты в шинелях с отцовского плеча, политически фрондерствующие приживалы, поэты с наркотическим сатанинством в глазах, спившиеся спортсмены, отпрыски эмигрировавших родителей, мечтающие о возрождении монархии. Этот социальный гнойник пребывал здесь в купированном виде, под контролем, а иногда и с прибылью для хозяев.

Элита между тем работала. Но преуспела она не столько в создании бехтеревского прогенератива, сколько в изучении нынешней человеческой породы. Они доказали, в частности, что постиндустриальная цивилизация меняет не только психику человека, но и его биологию. Один из новообразовавшихся инстинктов это как раз стремление к хтоническому образу жизни (психологи его еще именуют аутизмом), как следствие травмы, которая закрепилась в генетической памяти поколений и привела к изменению человеческой природы. Здесь этот инстинкт находил свое буквальное удовлетворение.

Страх ушел глубоко в подсознание, действовал уже и при отсутствии видимой причины, как у нервных детей и параноиков, и принял форму соблазна, который представлял собой нечто в виде замкнутой, изолированной гармонии, своего уголка. Большие идеи вроде переустройства общества больше не трогали воображение. Их деды и отцы хоть жили уже без Бога, но с космосом, не в философском, конечно, а в физическом смысле. Тогда была популярна песня с характерным припевом: «Мы — дети Галактики…». С космосом у них приятно ассоциировалось понятие державы. Но ветер комсомольских строек и постоянная бездомность оказались сильнее, именно в них и родилась мысль о своем уголке.

Идея подметать свою часть земного шара, однако, не соответствовала элементарному прагматизму (а все хтоники были страшными прагматиками), поскольку его нельзя было изолировать от ветров и соседских пакостей. Даже строительство семьи стало делом нерентабельным, с низкой гарантией надежности.

Самоусовершенствование принималось, но без подпитки религии, поскольку целое представлялось прежде всего большим, а значит, опасным и агрессивным. Дело сводилось в основном к тренингу воображения и релаксации. Всякая значительность отвергалась как вид шарлатанства, скрытой корысти и необоснованных притязаний. Пока врачи наверху рассуждали о синдроме утомляемости, эмоциональной тупости (при ветвистом воображении), разбалансированности внимания и прочих побочных и, главное, поверхностных следствиях болезни, ученые «Чертова логова» сделали вывод о глобальной метаморфозе, название которой — отсроченная смерть.

Сначала пациентов приглашали в ЧЛ на амбулаторные обследования, потом в связи с наплывом страждущих организовали стационар. Сам факт того, что человек самостоятельно зафиксировал произошедшую с ним перемену, свидетельствовал о его небезнадежности. Большая часть населения продолжала пребывать в запущенном состоянии и превращалась в опасный фактор социального торможения.

Тут в дело снова вмешались власти. Появилась реальная необходимость. Люди впадали в отсебятину или уходили разными способами в несознанку. Никто не хотел уже не просто нормально, правильно думать (этого теперь и не требовали), не просто быть благонадежным, но быть хотя бы функционально надежным. Уходили в чертовщину, в астрал, общались с гуманоидами, слушали у телевизора Кашпировского, записывались в секты. Лечить разучились, учили зубрежке, гайки при этом бывшие зубрилы не докручивали, аварии превратились в род стихийного бедствия, которое, как и природное бедствие, было по большей часта еще засекречено, но наверх приходили ужасающие цифры, необходимо было действовать. Страшны были теперь не вольнодумцы, а слетевшие с орбиты и выпавшие из седла. Заложенная в основу прежней власти маргинальность вышла неожиданным боком.

Событие отсроченной смерти общее, но вариантов протекания процесса и его использования было несколько.

Мало того что многие сами фиксировали у себя летальный исход — затем его научно подтверждали специалисты, а теперь еще и документально утверждали соответствующие органы. Такой субъект и психологически уже был сам в себе не властен или, как еще говорят, себе не принадлежал. Но проку от этого было еще мало. Надо было эту энтропию превратить в некое подобие энергии, а это было по силам уже только властям. Хотя и их мероприятия не могли охватить все население, речь, как всегда, шла только об эксперименте.