Давид Гроссман - См. статью «Любовь»

Временами вся жизнь Аншела Вассермана предстает передо мной как на картине. Он постоянно вспоминает свою жену, свою милую Сару, но о дочери Тирце никогда не говорит ни слова. Понятно, что он любил Сару, но иногда я задаюсь вопросом: а не был ли он тем не менее в глубине души неисправимым старым холостяком? Ему было сорок, когда он женился на ней, а ей — двадцать три. Но в то время, когда он начал публиковать свою повесть, ей было всего пять лет. Она очень любила эти истории, впрочем, как и многие ее ровесники, и долгие годы, даже став взрослой, снова и снова вспоминала их при разных обстоятельствах. В один прекрасный день она случайно наткнулась на повторную публикацию «Сынов сердца» в одной из варшавских газет и с вовсе не характерной для нее отвагой отправила в редакцию несколько своих рисунков (прекрасных, надо заметить, рисунков!), которыми предлагала проиллюстрировать повесть. Иллюстрации некоторое время скитались по разным отделам, пока не попали случайно в руки Залмансона, и он, с тонко продуманной хитростью, одновременно пригласил к себе обоих в «Малые светильники» и с удовольствием потирал руки при виде неловкого, но тем сильнее волнующего знакомства застенчивой парочки, тотчас переросшего в настоящий роман между двумя скромниками…

Постепенно, благодаря мельчайшим намекам и случайно оброненным фразам, я постигаю обычаи и повадки Вассермана. Даже в собственной квартире, в полном одиночестве, он любил сидеть в свежей, хорошо отглаженной рубашке и при галстуке. В холостяцкие свои годы позволял себе незначительные и нечастые развлечения, которые именовал «беспутными подарками»: воскресную прогулку на рикше по роскошной центральной улице, по Маршалковской, и затем долгое, исполненное томного наслаждения праздное пребывание на мосту Кербедзя. Оттуда пешком в Саксонский парк с его великолепными памятниками и чудесными платановыми аллеями. А порой, желая продлить праздник, отправлялся в кинотеатр и смотрел там с наслаждением, которое, кажется, почитал незаслуженным и даже слегка предосудительным, словно украденным, какой-нибудь фильм, весьма покорявший его сердце. В этом отношении Сара оказалась для него идеальной подругой: как и он, она обожала кино. Они не были разборчивы, любая лента восхищала их, не требовалось ни правдоподобия характеров, ни хитроумного сюжета, лишь бы видеть красивых, жизнерадостных людей, захватывающие приключения и жгучие страсти. Они сидели в темном зале, как двое детей, — затаив дыхание, с раскрытыми от восторга и удивления ртами. Так они посмотрели вместе «Доктора Франкенштейна», «Кинг-Конга», «Шпионку в маске». Вассерман поведал мне с наивной гордостью, что они с Сарой четыре раза видели Грету Гарбо в «Королеве Кристине» и три раза Марлен Дитрих в «Голубом ангеле». Они любили и вестерны и не пропускали ни одного ковбойского фильма, выходившего на варшавские экраны (перед самим собой Вассерман оправдывал желание видеть их тем, что таким образом он может досконально изучить образ жизни и характер ковбоев — на тот случай, если однажды пожелает отправить своих Сынов сердца в дикие прерии). Друзей у них не было. Посещение кино — раз в неделю — было той маленькой роскошью, которой они так дорожили. Естественно, что всякая картина потом долго и взволнованно обсуждалась. Даже через несколько недель после просмотра Сара могла вдруг сказать Вассерману: «Правда, это ужасно, что она поверила ему?» И Вассерман тотчас понимал, чту она имеет в виду и о досадной доверчивости которой из героинь сокрушается. Еще они любили каждый вторник слушать популярную передачу «Радиопостановка недели», которая привносила в их жизнь массу глубоких и возвышенных переживаний: содержание самых знаменитых романов и пьес умещалось в этот емкий радиочас. Они слушали, лежа рядышком в постели и устремив взгляды в потолок, не зажигая света и не дотрагиваясь в темноте друг до друга, но охваченные общим волнением и оттого такие близкие. Еще одним развлечением были частые совместные походы в обожаемый обоими варшавский зоологический сад — «Зоо». Вассерман мог подолгу стоять у клеток, не отводя завороженного взгляда от экзотических животных, доставленных сюда, на север, из какой-нибудь Бирмы или Индии, и в изумлении покачивать головой.

Кстати, Саре посчастливилось родиться в тот же самый день, когда появился на свет слоненок Дюжинка, получивший свое милое имя в связи с тем, что он был двенадцатым слоненком, родившимся в европейских зоопарках. Благодаря этому совпадению Сара имела право — вплоть до своего и Дюжинки десятилетия — раз в году, в день их общего рождения, бесплатно прокатиться на спине слона. Вассерман почему-то всякий раз заново волновался и умилялся, касаясь этого эпизода: снова и снова он просил жену рассказать о тех незабываемых минутах, когда она восседала на широкой спине своего ровесника. Впрочем, у нее самой эти детские воспоминания не вызывали столь бурного восторга. «Как индийская принцесса! — восклицал счастливый супруг, с нежностью глядя на свое бесценное сокровище, на драгоценную свою Сару, — как царица Савская!» Очарование этой экзотической картины никогда не блекло в его глазах. «Покорительница слонов!»

Еще одной чертой его характера была неуклонная приверженность к раз и навсегда установленному порядку. Я бесчисленное множество раз выслушал его пунктуальные описания процесса чистки ботинок, мытья посуды, уборки квартиры и прочих важнейших ежедневных свершений. «Даже когда был холостяком, — хвастает он, — поддерживал порядок с мудростью». При этом не отказывал себе в некоторых невинных странностях, с годами превратившихся в нелепые назойливые привычки. Однажды он пространно описал мне свои отношения с очками, требовавшими постоянной протирки стекол, в связи с чем он разработал систему мелких круговых движений, гарантировавших наибольший успех. Существовали и различные способы перемещать и снимать те же очки, и одним из самых приятных и частых было неторопливо опустить их через нос на подбородок и оставить так, подвешенными за дужки на ушах. При этом ладонь непременно должна быть приставлена к глазам, и в этом положении ты можешь оставаться сколько угодно времени погруженным в размышления (необходимо, по-видимому, пояснить, что очки у него отобрали тотчас по прибытии в лагерь). Он мог делиться со мной своим излюбленным методом приготовления яйца всмятку с той же серьезностью, как и своими воспоминаниями о совместном проживании с «дантистами». Однажды вечером он посвятил меня в секрет приготовления «действительно горячего, испускающего пар кофия» — описал во всех подробностях, от аза до ижицы, как, налив воду в кофейник, вешал крохотную чашечку на носик, «чтобы немного нагрелась от пара», как засыпал затем молотый кофе в кипящую воду и позволял ему вспучиться, подняться аж до самых краев, и тут мгновенно снимал кофейник с огня и, плеснув в него ложку холодной воды, чтобы пена слегка осела, переливал драгоценный напиток в чашечку. От него мне стало известно, что на протяжении целых семнадцати лет он довольствовался одной парой ботинок, поскольку прекрасно знал, как ухаживать за обувью, чтобы подольше сохранить ее. И когда тем не менее я усомнился в столь невероятной долговечности обыкновенных фабричных ботинок, ответил с улыбкой, полной затаенной гордости: