Дэйв Пельцер - Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство

Школа стала для меня настоящим убежищем. Я с радостью проводил время вдали от мамы. На переменах превращался в маленького дикаря и носился по игровой площадке. Я легко заводил друзей и был очень счастлив в школе. И вдруг, в конце весны, когда я пришел домой после уроков, мама затащила меня в свою спальню. Она стала кричать, что меня оставляют на второй год в первом классе, так как я был плохим мальчиком. Я ничего не понимал — у меня же было больше «счастливых мордочек», чем у кого-либо из учеников! Я слушался учительницу, и она ко мне хорошо относилась. Но мама продолжала вопить, что я позорю нашу семью и буду жестоко наказан. Она решила, что отныне мне навсегда запрещено смотреть телевизор. Я останусь без обеда и буду делать по дому все, что она прикажет. После очередной порции ругани мама отправила меня в гараж, и я стоял там, пока не пришло время спать.

А летом, когда вся семья отправилась в поход, меня оставили у тети Джози. Просто высадили из машины, ничего не объяснив. Я чувствовал себя отверженным, когда смотрел вслед удаляющемуся семейному фургону. Мне было очень грустно и одиноко. Я попытался сбежать из тетиного дома, чтобы найти свою семью. По какой-то причине мне очень хотелось быть рядом с мамой. Далеко я не убежал, а позже тетя сообщила маме о моей выходке. Когда папа ушел на дежурство, я сполна заплатил за плохое поведение. Мама лупила меня и пинала, пока я не упал на пол. Я пытался объяснить, что сбежал только потому, что хотел быть вместе с ними. Пытался рассказать, как сильно скучал без нее, но мама запретила мне говорить. Мне было больно, и я не хотел молчать. Тогда мама схватила кусок мыла из ванной и запихнула его мне в рот. С того момента мне разрешалось говорить только в тех случаях, когда она приказывала мне.

Осенью я вернулся в первый класс — и не слишком огорчился. Я знал больше, чем другие ученики, поэтому стал считаться гением. Поскольку меня оставили на второй год, мы со Стэном оказались в одном классе. В школе мы были лучшими друзьями, а дома… мы оба знали, что лучше ему со мной не общаться.

Однажды я прибежал с уроков, чтобы похвастаться своими оценками. А мама снова затащила меня в комнату и начала кричать, что ей пришло письмо с Северного полюса. И в нем говорилось, что я — «плохой мальчик» и Санта ничего мне не подарит на Рождество. Мама была в ярости, ведь я снова опозорил семью. Я стоял, не понимая, что происходит, а она продолжала жестоко издеваться надо мной. Казалось, будто я живу в созданном мамой ночном кошмаре, и мне остается лишь надеяться, что она в конце концов проснется. На Рождество под елкой я обнаружил всего пару подарков, и те пришли от дальних родственников. Утром двадцать пятого декабря Стэн осмелился спросить у мамы, почему Санта не принес мне ничего, кроме двух раскрасок. Она наставительно произнесла: «Санта дарит игрушки только хорошим мальчикам и девочкам». Я заметил, с какой грустью посмотрел на меня брат. Он тоже заметил нездоровое поведение мамы. Поскольку я до сих пор был наказан, даже в Рождество мне пришлось надеть рабочую одежду и заняться домашними делами. Пока я чистил ванну, краем уха услышал, как ругаются мама с папой. Она злилась на него за то, что он купил мне раскраски «у нее за спиной». Мама говорила, что она отвечает за воспитание «мальчишки», а он поставил под сомнение ее авторитет, сделав ему подарок. Чем дольше отец спорил, тем злее она становилась. Я уже знал, что он проиграет и я останусь совсем один.

Несколько месяцев спустя мама стала вожатой нашего скаутского отряда. Когда к нам домой приходили другие ребята, она обращалась с ними, как с королями. Некоторые потом признавались мне, что хотели бы, чтобы их мамы были похожи на мою. Я никогда не отвечал, но про себя гадал, что бы они сказали, узнав правду. Мама была вожатой всего пару месяцев. Когда она бросила это занятие, я облегченно вздохнул, ведь теперь по средам я мог ходить на собрания в гости к другим мальчикам.

Как-то раз я вернулся из школы, чтобы переодеться в синюю с золотым скаутскую форму. Дома были только мы с мамой, и по выражению ее лица я мог сказать, что она жаждет крови. Для начала она повозила меня лицом по зеркалу в спальне. Потом схватила за руку и потащила к машине. Пока мы ехали к дому, где должно было проходить собрание отряда, она рассказывала, что сделает со мной, когда мы вернемся. Я забился в угол между передним сиденьем и дверью, но это не помогло. Она дотянулась до меня, вцепилась пальцами в подбородок и заставила повернуть голову в ее сторону. Я увидел безумные, налитые кровью глаза. Когда мы подъехали к дому новой вожатой, я жалобно проскулил, что был плохим мальчиком, поэтому не смогу сегодня присутствовать на собрании. Она вежливо улыбнулась и сказала, что будет ждать меня в следующую среду. Больше я ее никогда не видел.

Мы приехали домой. Мама приказала мне раздеться и стать возле кухонной плиты. Меня колотило от смеси страха и смущения. Мама объяснила, в чем заключалось мое отвратительное преступление. Оказывается, она часто приезжала к школе, чтобы посмотреть, как мы с братьями играем на площадке во время большой перемены. Она заявила, что своими глазами видела меня играющим на траве, хотя строго-настрого запретила мне делать это. Я быстро ответил, что никогда не играл на траве. Я знал, что мама ошиблась. Наградой за соблюдение правил и честный ответ была тяжелая пощечина.

Затем мама включила газовые горелки на плите. Она рассказала, что прочитала статью о женщине, которая заставляла своего сыне лежать на горячей решетке. Меня охватил ужас. Мозг словно окоченел, а ноги стали вялыми, как желе. Я хотел испариться. Закрыл глаза, желая, чтобы мама исчезла. Когда ее рука сомкнулась на моей, подобно тискам, я уже не мог толком воспринимать происходящее.

— Ты превратил мою жизнь в ад! А теперь я покажу тебе, что это такое! — визгливо расхохоталась она.

С этими словами она поднесла мою руку к оранжево-синему пламени. Кожа словно взорвалась от жары. Я почувствовал запах горящих волос и паленой кожи. Извивался изо всех сил, но она меня не отпускала. Наконец я повалился на пол, встал на четвереньки и начал дуть на обожженную руку.

— Как жаль, что твоего пьяницы-отца тут нет. Уж он бы тебя защитил! — издевательски прошипела мама. И приказала лечь на плиту сверху, чтобы она могла посмотреть, как я горю.

Я плакал и молил о пощаде. Мне было так страшно, что я даже отважился топнуть ногой в знак протеста. Она не обращала внимания на мои слезы и заставляла лезть на плиту. Я смотрел на пламя и отчаянно надеялся, что газ закончится и огонь потухнет.

Внезапно я понял, что чем дольше сопротивляюсь, тем больше у меня шансов выжить. Ведь скоро с собрания скаутов должен прийти мой брат Рон, а мама никогда не вела себя настолько ужасно, если дома был кто-то кроме нас двоих. Чтобы спастись, я должен выиграть время. Я бросил взгляд на кухонные часы. Секундная стрелка никогда еще не двигалась так медленно. Я принялся жалобно спрашивать маму, зачем она это делает, чтобы сбить ее с толку. От таких вопросов она окончательно вышла из себя и начала колотить меня по всему, что попадалось под руку. С каждым ударом я понимал, что выиграл! Все что угодно лучше, чем сгореть на плите.