Ё. Хэмми - Теплая вода под красным мостом

— Вон там — мост. Большой железный мост. В своё время сюда понаехали специалисты из СССР. Они-то этот мост и построили. Сейчас их уже нет, всё вернулись домой. Да, здоровенный отгрохали мост!

Но я ничего не увидел. Сколько ни вглядывался. А Ньем продолжал:

— Огромный мостище! Сам-то я по нему не ходил, но, говорят, на его строительство потребовалось столько народу!.. Видишь, какой он длинный, ужас просто.

Я попытался провести чёрную горизонтальную линию на холсте тьмы. Затем изобразил покрытие и фермы, добавил несколько толстых вертикальных линий — опоры. Нарисовал боковые заграждения, протянул несколько железных канатов. Наконец возник висящий будто между двумя сгустками тьмы чёрный железный мост грубоватых очертаний. Я заглянул под мост. Оказалось, что там значительно глубже, чем я предполагал. Похоже на огромную, широкую и глубокую котловину. По дну котловины текла чёрная, блестящая, как фотоплёнка река. Похожая на пленку с памятными снимками вода текла медленно и тихо.

Ньем пояснил, что гостиница, куда мы направляемся, когда-то была общежитием советских специалистов. Советские уехали, но после них остались сауна и бильярд, там можно и видео посмотреть, и массаж сделать, поэтому в гостинице постоянно роятся всякие типы, разжиревшие на грязных делишках, в том числе контрабанде. Просто безобразие. Точно! Ньем словно говорил сам с собой. Затем вдруг, понизив голос, стал рассказывать о Ха. Дескать, она пыталась эмигрировать в Японию. С младенцем на руках, вместе с другими беженцами — их было десятка два. На рыболовецкой шхуне. Всё, правда, кончилось тем, что после двухнедельного дрейфа по Восточно-Китайскому морю, потом по Южно-Китайскому морю они попали в Гонконг. Всех принудительно депортировали как экономических беженцев. Странное дело! Политическими беженцами не признали… Ха вернулась домой уже без младенца. Говорят, его съели во время дрейфа. Ребеночка-то…

Ньем — лжец. Ха не могла съесть своего ребенка. Гораздо вероятнее было бы, если бы съели её саму. Ньем нарочно пугает меня. Чтобы у меня с Ха ничего не вышло.

Просто денежки с меня сдерет — и на этом всё. Я прикинулся, что меня всё это не интересует и перевел взгляд на реку. Ночь была черна, как смоль. Словно мы и впрямь во чреве кашалота. Беззвучно текущая вода — возможно, его желудочный сок. Возможно, эту воду принесло сюда с того места, где в ней плавали Ха с младенцем… Вода такая чёрная и тяжелая, что из неё невозможно вырваться… всё бесполезно. Тут оживились мои лобковые вши, в паху зачесалось. Я чешусь. Я смеюсь. Я пребываю в чреве кита, ничего не вижу, и потому у меня словно нет глаз. Я слеп. А в моих штанах вцепились в волосы тысячи безглазых вшей. Я представляю себе эту картину, и мне и впрямь становится смешно.

Мы колонной спустились с холма. Свернули налево, и река осталась позади.

Дзуон что-то крикнула, Ха передала по цепочке, Ньем перевёл:

— Уже скоро. Гостиница скоро.

После стольких часов мрака я наконец увидел огонь. Фонарь стоял рядом с железнодорожным переездом. Взглянув на телеграфный столб, похожий на тонкое, готовое рухнуть дерево, мы затаили дыхание. Это была всего-навсего одинокая электрическая лампочка, но нам она показалась яркой и величественной, как солнце. В её свете наша компания имела весьма плачевный вид. Вдалеке виднелось бетонное крытое шифером здание с большой трубой, похожее на завод.

Мы двинулись по пыльной дороге. Наши коляски замерли у главного входа. Здание окружал высокий бетонный забор. Зелёные металлические ворота были закрыты. Сбоку помещалась узкая, на одного человека, калитка. Она был открыта. Ньем выбрался из коляски и подошёл ко мне:

— Наконец-то приехали. Подождите, пожалуйста, здесь. Дзуон сейчас переговорит, с кем нужно.

После этих слов Ньем опять потребовал у меня деньги. Сказал, что они понадобятся при переговорах. Скорчил недовольную мину и серьезным тоном сказал: «У нас ведь нет предварительной договорённости!» Ньем сунул купюру в брючный карман и тихо сказал что-то Дзуон. Потом они вместе исчезли во дворе. Немного позже туда же ушла и Ха.

Я заглянул во двор через калитку. Трёхэтажное здание, похоже бывшее некогда белым, теперь обрело сероватый оттенок. Оно было выстроено в форме каре. Во дворе зеленел газон, рядом с ним виднелись теннисный корт и баскетбольная площадка. Там и сям зияли какие-то ямы и рытвины, земля будто растрескалась. Во дворе не было ни единой живой души. Недалеко от корта зеленели густые сосны. В отдалении возвышалось хлебное дерево метров двадцать в высоту, его овальные жёлтые плоды висели не на ветках, а росли непосредственно на стволе, как бы пробиваясь изнутри. Огромные плоды, которые едва можно обхватить руками. Местами плоды образовывали гроздья. Отсюда было не разглядеть, но я знал, что кожура плодов хлебного дерева должна быть покрыта множеством наростов, похожих на женские соски. В полутьме плоды расплывались жёлтыми пятнами, и казалось, что это — детеныши дерева. Некоторые из них, похоже, вот-вот упадут.

Совсем рядом с хлебным деревом был пруд. Ствол изгибался в сторону пруда, поэтому если бы похожий на младенца плод в темноте вдруг оторвался, то в мгновенье ока ушел бы на дно — никто бы и не заметил. Чёрная поверхность воды притягивала к себе плоды, как магнитное поле. Вокруг пруда росли цветы, даже ночью было отчетливо видно, какие они синие.

Тут во дворе появилась длинноволосая Ха. Что она делает? Внимательно вглядываясь во что-то, она энергично размахивала руками — вверх-вниз, потом в стороны. Казалось, она что-то черпает ладонями. Волосы развевались по ветру, вот-вот зацепятся за ветки хлебного дерева. Иногда она складывала ладони вместе. Поскольку ветки дерева закрывали от меня худенькую фигурку Ха, мне было непонятно, что это она вытворяет. Но в её движениях было что-то жутковатое.

Увлекшись наблюдением за Ха, я даже не заметил, что у забора, справа от главного входа на территорию, стоит какое-то странное здание. Оно отличалось от прочих длинных трехэтажных строений, слепленных по одному шаблону, и формой, и особенной атмосферой. Оно имело форму цилиндра и, если судить по окнам, было четырёхэтажным. Мне подумалось, что это могло быть или огневой точкой, или командным пунктом. Из окон второго и четвёртого этажей пробивался тусклый желтоватый свет. Я почувствовал смутное беспокойство. Внизу, у цилиндрического строения стоял Ньем. Он шёпотом переговаривался о чём-то с женщиной в белых коротких брючках. Дзуон не было видно. Куда же она подевалась?

Я ждал. У меня не хватало решимости сесть в коляску и в одиночестве укатить от этой троицы. Они вынуждают меня ждать уже, пожалуй, минут десять. Тут ко мне подошёл Ньем, один. Очень злой и мрачный. Прищелкнул языком и заныл: