Крис Эллиот - Плащ душегуба

Мое тщательное расследование показало, что пути Лизы и Калеба пересеклись за много лет до описываемых событий, на митинге, устроенном в парке Вашингтон-сквер и посвященном борьбе женщин за свои права. В те времена женщины не имели права голоса, но их борьба еще только начиналась. Все, чего они тогда требовали, – чтобы равнодушное и жесткое патриархальное общество не подавляло их интеллектуальные способности и не разрушало надежды и мечты, а также добивались права не скрывать отрыжку после обеда в ресторане.

Будучи в те времена простым постовым, Калеб был отправлен присматривать за толпой. Лиза сразу привлекла его внимание. Она сидела на сцене рядом с приглашенным оратором, ерзая на стуле и то и дело закидывая ногу на ногу. Калеб успел заметить ее изящные икры в ярко-красных чулках (в отличие от всем известных «синих чулок», красные чулки в те дни, да и сейчас, были в диковинку). Он тогда подумал: «Да, этой дамочке нахальства не занимать!»

Когда Виктория Вудхалл, первая женщина – претендент в президенты, заняла трибуну и принялась истерически разглагольствовать, жалуясь на несправедливость и прочее, множество рассерженных владельцев ресторанов, поваров и официантов повыскакивали из своих заведений, расположенных вдоль Вашингтон-сквер. Они подняли жуткий гвалт, а когда Виктория Вудхалл закурила сигару и рыгнула в мегафон, их терпение лопнуло. Они бросились в толпу, и началось настоящее светопреставление.

– Поубивать этих мерзких баб! – кричали они, улюлюкали и вопили, размахивая бутылками шампанского, скалками и гирляндами кукурузных початков.

Это внезапное буйство застало молодого Калеба врасплох. Он вытащил обе свои длинные ночные дубинки, одну короткую дневную и врубился в самую гущу схватки, размахивая дубинками и лупя по головам направо и налево. Кто-то метнул в дерущихся мороженую утку. Лиза соскочила со своего стула и попыталась оттащить Викторию Вудхалл в сторону. Но в этот момент твердокаменная птица ударила ей в голову. Калеб с ужасом увидел, как Элизабет покачнулась и без чувств рухнула в толпу.

Очнулась Лиза на кушетке. Калеб сидел рядом, нежно прикладывая пакет со льдом к ее голове.

То, что произошло дальше, – не мои домыслы, а подлинная запись их первого разговора. В викторианскую эпоху было принято присутствие стенографиста, если неженатые молодые люди вдруг оставались наедине.

– Где я? – спросила Лиза.

– Вы в безопасности. Вы у меня дома. Вас трахнули уткой по голове, но теперь все будет в порядке.

– Ох, моя голова! – простонала Лиза, пытаясь сфокусировать взгляд на молодом человеке, склонившемся над ней. Возможно, всему виной было временно помутившееся зрение, но в тот момент она сочла его привлекательным, хотя и несколько странным.

Молодой человек убрал пакет со льдом.

– Похоже, утка снесла фиолетовое яйцо, – сказал он, достал пузырек и протянул ей две пилюли. – Примите, пожалуйста.

– Что это?

– Синильная кислота. Лучшее средство от головной боли. И отлично помогает от насекомых. «Если у вас в голове завелись тараканы, вы убьете двух зайцев одним выстрелом». – Он засмеялся, но тут же тряхнул головой: – Извините, шутка не удалась.

Большим глотком воды Лиза запила лекарство. Затем она села и огляделась: типичная для девятнадцатого века холостяцкая берлога с зелеными стенами, отделанными темными лакированными деревянными панелями; тут и там порнографические ферротипии, несколько женских манекенов, пара женского белья, свисающая с вешалки, – и стенографист, печатающий на машинке в углу. Она с любопытством повернулась к Калебу.

– А вы кто? – спросила она.

– Ваш покорный слуга, сударыня. Простой полицейский Калеб Р. Спенсер, НПУДВ. Я был на митинге. Я… гм… видел, как вы сидели на сцене и… я не знаю… что-то в вас… Я просто не мог отвести от вас взгляд. Ну и, разумеется, когда вам дали по голове, я счел для себя отличной возможностью…

– Возможностью для чего? – требовательно перебила она.

– Позаботиться о вас, – сказал он, не придавая значения двусмысленности своих слов. – Мой дом оказался поблизости.

Элизабет улыбнулась, словно спрашивая: «Вы это серьезно?» Собравшись с силами, она попыталась встать.

– Что ж, большое спасибо за заботу, мой покорный слуга Спенсер. Но я должна вернуться в редакцию и написать статью о беспорядках на митинге. Я стрингер, работаю в «Вечерних новостях».

– Вам лучше отдохнуть.

– Спасибо, но со мной все в порядке.

– Нет, я настаиваю. Вы можете поспать здесь. А я посмотрю… то есть присмотрю за вами. В смысле, я не буду делать никаких снимков, ничего такого, если только вы сами не попросите. Но они будут высокохудожественными… если, конечно, вы захотите, чтобы они такими были.

Лиза подошла к двери, взялась за ручку, но затем остановилась и обернулась. Калеб стоял прямо у нее за спиной, все еще держа пакет со льдом. Последовала пауза, наполненная ожиданием, затем их губы встретились. Через несколько мгновений все их будущее, их судьба, их рискованная любовь явятся на свет, родившись из этого чистого, невинного поцелуя, за которым почти мгновенно последовало бурное продолжение.

Вот как все это началось. На следующую ночь они занимались любовью как пьяные матросы. Беспрерывно, как попало, так и сяк, пока их постель не промокла насквозь, а сами они не выбились из сил. Вот что сообщает об этом стенографист:

«…как два бесстыжих готтентота, не знающие Господних заповедей и проклятия, ожидающего их, не имея ни морали, ни скромности, не ища уединения, не просыхая; и они не были, как я, безнадежно прикованы к блокноту до истечения немногих пригодных для зачатия лет и не проживали в доме 15 на площади Фаулерз Хэт, кв. 3 3/4, ожидая в постели за незапертой дверью, что хоть кто-то… о, бога ради, я даже могу приготовить вам обед!»

Их отношения продолжались три года, но затем, когда Элизабет взяли в штат вести собственную колонку, а Спенсера назначили начальником полиции, служебные обязанности вынудили их разойтись. Разумеется, они не могли оставаться друзьями после тех безобразных событий, которые сопровождали их разрыв, особенно из-за переполоха вокруг кринолина ее матери и фестонных ножниц, причем Калеб клялся, что подобная ошибка могла произойти с кем угодно.

Но это все осталось в прошлом. Теперь же, наутро после странного убийства Салли Дженкинс, пока Спенсер пребывал в глубокой задумчивости у себя за столом в девятнадцатом участке, Элизабет сидела за столом у себя в редакции и кипела от злости. Нет, она была не из тех, кого легко обставить. Она просмотрела почту, вытащила наиболее важное на вид письмо из середины, но тут же выронила его. Каким-то образом она поняла, что это послание от убийцы. Возможно, это было репортерское чутье, а может, женская интуиция. Или потому, что на печати, скреплявшей письмо, красовались череп в шляпе-котелке и скрещенные кости. Элизабет вскрыла его и, прищурясь, попыталась разобрать непонятный почерк. Послание было загадочным, угрожающим и полным грамматических ошибок, которые она по привычке исправляла красными чернилами. Последнюю строчку она прочитала вслух: «Искренне ваш, Джек Веселый Крушитель».