Ба Цзинь - Избранное

— Сыт? — едва сдерживая гнев, мягко спросила она.

— Да, — ответил он и стал убирать со стола.

— Ты где-нибудь поел? — не унималась мать.

— Мы только что с Шушэн выпили по чашке кофе, — признался он и сразу понял, что совершил оплошность.

Опять она! Мать приготовила еду, ждала его! А он, непутевый, разыскал эту женщину и пошел с ней пить кофе. Склонил голову перед бесстыдницей. Это уж слишком!

— Ты нашел ее?.. И ей не стыдно смотреть тебе в глаза?

— Я хотел ее вернуть, — вымолвил он едва слышно.

— И она придет? — холодно бросила мать-.

— Пока нет, но со временем она изменит свое решение. — У него не хватило мужества сказать правду.

— Ты потерял рассудок! Надо дать объявление в газету о разводе! Разбитую чашку не склеишь. Я в восемнадцать лет вышла замуж за твоего отца, прожила с ним больше тридцати лет и никогда не видела такой женщины. — Она говорила это вся красная от гнева, хотя знала, что сын все равно не послушает ее. Он просто не может забыть эту женщину. Тут мать бессильна. Она не в состоянии изгнать из его сердца любовь. Он до сих пор с трепетом произносит имя Шушэн.

— По-моему, у нее свои заботы, только она не сказала мне о них. — Вэньсюань, казалось, не слышал слов матери, он думал о своем.

— Какие еще там заботы?! Она тебя бросила, водит знакомства с другими мужчинами, пишет любовные письма, а ты защищаешь ее.

— Может, то письмо было не любовное, — проговорил он.

— Не любовное? А почему она не показала тебе его? Почему рассердилась и убежала… — Мать в упор посмотрела на сына.

— Мама! — умоляюще начал он и осекся. В глазах его стояли слезы.

Матери стало жаль его, и она уже мягче сказала:

— Говори!

Она вспомнила, как сын, совсем еще маленький, пришел жаловаться, что его обидели.

— Мам, ты просто не знаешь Шушэн, она вовсе не сбежала, а ушла на несколько дней к своим друзьям.

— Я не знаю ее? — холодно засмеялась мать. — Да я знаю ее лучше, чем ты. Она не способна вместе с тобой терпеть трудности, я давно в этом убедилась, и ты должен это понять. Только мать тебя не оставит ни в трудностях, ни в горе. Это она говорит, что я не знаю ее?

Мать снова начинала сердиться, и он решил солгать:

— Нет, она не говорила.

Мать вздохнула.

— Ладно, иди отдыхай, я приготовлю постель. Ты ведь порядком устал.

— Ничего, не беспокойся!

Он едва держался на ногах, но помог матери вымыть посуду и убрать со стола. Мать поставила свечу на стол и сказала:

— Я немного поштопаю, а ты ложись. — Она принесла из соседней комнаты пальто внука и села к столу. Работала она в очках, низко склонившись над шитьем. Наверное, пламя свечи все слабело — мать все ниже склоняла голову.

Он собрался было лечь, но раздумал, подошел к столу и молча стоял. Только сейчас он заметил, как состарилась мать. Она была вся седая, будто голову ей посыпали солью.

— И Сяосюаня жалко, третью зиму ходит в одном пальтишке. Оно, правда, еще неплохое, но на будущий год будет уже мало. Надо новое сделать. Но отец его до того беден, что на учение сына и то не хватает… свечи никудышные стали. Стоят дорого, а горят плохо, глаза можно испортить. Я ни на что не гожусь. На несколько стежков потратила столько времени. И родной матери Сяосюань не нужен, таким уж он несчастливым родился, — бормотала старуха, не подозревая, что сын стоит рядом.

— Мама, не работай по вечерам, побереги себя!

— Сейчас кончу, несколько стежков осталось. — Она подняла голову, взглянула на него и улыбнулась. — Когда же этим заниматься? Днем нужно продукты купить, еду приготовить. Да и зачем мне глаза, если не шить? — Она вдела нитку в иголку, и рука ее задвигалась по старенькому пальто. — Это мать Сяосюаня нежная, как цветок, боится ручки испортить, ей бы все наряжаться, даже о собственном сыне не думает. Все хвалится, что институт кончила, высшее образование у нее, в банке служит! А на расходы медяка в дом ни разу не принесла!

— Разве за обучение Сяосюаня не она платит? В этом семестре истрачено около тридцати тысяч юаней, — вступился он за жену.

— Так ведь она сама этого хочет. Ей, видите ли, непременно нужно, чтобы ее сын учился с детьми аристократов. Они все богатые, а он бедняк, где ему с ними тягаться? Он часто мне жалуется.

Он больше не в силах был слушать мать, до того устал. Но лечь тоже не мог, и делать ничего не хотелось. В комнате холодно и мрачно. На сердце — пусто. Ему хотелось еще больше страдать, испытать боль, кричать, плакать, только не сидеть здесь, рядом с матерью! Он направился к двери.

— Сюань, Сюань, — неслось ему вслед, но он не откликнулся и сбежал с лестницы. В темноте ушиб голову, но не почувствовал боли. Он думал об одном: «Я виноват перед всеми! И должен быть наказан!»

У лотка, где продавали лапшу и фрукты, мигали, как звезды, карбидные фонари. Он зябко повел плечами и размашисто зашагал куда глаза глядят.

Он бесцельно бродил по улицам и едва не попал под мчавшуюся коляску рикши. Он не слышал, как рикша выругался, он вообще ничего не замечал. Вдруг в глаза ему бросилось море огней — улица напротив была залита ярким электрическим светом. Он пошел туда и словно попал в другой мир.

Внезапно кто-то окликнул его. Он испуганно оглянулся и обнаружил, что стоит перед закусочной; из-за столика у окна поднялся мужчина средних лет в европейском костюме и сказал:

— Вот кстати! Садись, выпьем по рюмочке.

Вэньсюань сразу узнал его, они вместе учились в средней школе. Уже с полгода не виделись. Мужчина сильно постарел. В другое время Вэньсюань перекинулся бы с ним несколькими словами и прошел мимо. Но сейчас решил посидеть с бывшим однокашником.

— Принесите-ка нам чего-нибудь покрепче! — крикнул тот.

Им принесли по чашке ароматного вина.

— Мне еще! — хлопнул по столу мужчина, залпом выпив вино.

— Помнится, Боцин, ты раньше не пил! — сказал Вэньсюань.

— Я и сейчас не пью, просто зашел поесть, человек не может жить без еды. — Он покачал головой. — Валяй пей!

Вэньсюань отпил глоток и поставил чашку. Горячая жидкость обожгла горло.

— До дна, до дна! Так не пойдет! — замахал руками Боцин.

— Я допью, — ответил Вэньсюань и осушил чашку. Сердце учащенно забилось, лицо запылало.

— Еще одну! — стукнул по столу бывший однокашник и поставил перед Вэньсюанем сыр и земляные орехи.

— Ешь!

— Пить я больше не могу, — поспешно сказал Вэньсюань.

— Что ты, дружище! Не бойся! Ну напьешься — не велика беда! Поверь, пьяному лучше, чем трезвому.

Им опять принесли вина.

— Но нельзя же всегда быть пьяным, — грустно улыбнулся Вэньсюань, вглядываясь в лицо собеседника: этот тридцатилетний мужчина выглядел лет на десять старше, лоб избороздили морщины, щеки ввалились, глаза утратили блеск. На душе у Вэньсюаня стало еще тяжелее, и он добавил: — В минуты отрезвления бывает еще горше.