Анатолий Гладилин - Дым в глаза

И Ленька, большой, взрослый Ленька, устроил дикий скандал:

— Не хочу! Лучше в Москве! Мне надо ходить на стадион!

В лагерь пришлось поехать.

Там было очень здорово. И ребята уважали Маркелова. Он лучше всех играл в футбол. А ребята любят футболистов. Он играл каждый день. А когда не играли в лагере, его звали деревенские парни. Они тоже любили хороших футболистов.

Каждый день Ленька делал большие пробежки. Сначала по километру, потом по пять. И мог тридцать раз присесть на одной ноге. И час возился с мячом: обводил березы и сухие пни.

Ему говорили: «Сними ботинки! Дурачок какой-то! В тапочках ведь легче!»

Он никогда их не снимал.

Ребята не знали, что это были особые ботинки. Леня их долго мастерил. В каждом из них лежал большой кусок свинца. И сначала было очень трудно. Словно большие гири привешены к ногам.

Лето пролетело, как всегда, незаметно. Маркелов вновь появился на стадионе. В своих особых ботинках. Он бегал, как все. И удары у него стали сильнее.

После первой же игры к нему подошел тренер и неожиданно выругал Маркелова за плохую игру.

И теперь тренер каждый раз вразумлял Маркелова. Ему дали насовсем новые бутсы, трусы и красную майку. Но Ленька продолжал играть в своих ботинках. Все воскресные дни он проводил на стадионе до тех пор, пока можно было различить мяч.

Прошел еще год. Ленька окончил семь классов. На работе его уже не дразнили футболистом. Перед каждым матчем товарищи расспрашивали Маркелова-младшего, как сложится игра, что он думает о новой «звезде». Заведующий мастерской всегда отпускал его на соревнования. И когда была возможность, вся мастерская ходила на матчи, где играл Маркелов.

Теперь, когда не надо было ходить в школу, Маркелов не пропускал ни одного матча мастеров. Он изучил до тонкостей манеру игры каждой команды, каждого игрока. Часто он составлял свой тактический план. И иногда это совпадало с игрой. А когда «Спутник» проигрывал, Маркелов расстраивался: у него был свой, более, как ему казалось, верный тактический план.

Старые ботинки пришлось выбросить. Но новые бутсы Маркелов сделал по такому же образцу. Это была его маленькая тайна.

Весной перед матчем с юношеским «Мотором» тренер предупредил:

— Ребята, очень серьезная для вас встреча. Верьте моим словам.

И Маркелов вышел в обыкновенных бутсах. Как он и предполагал, бег у него стал легче, и он запросто отрывался от моторовской защиты. Он очень долго мечтал о моменте, когда можно будет сбросить свои гири. И вот этот момент наступил. Ленька надеялся на этот матч. Тут он должен себя показать И он показал. Один из его стремительных проходов чуть не закончился голом. Но у моторовцев был исключительный вратарь, какой-то молодой, никому не известный парнишка Лев Кашин.

Маркелов показывал… в течение двадцати минут. Защита нашла, как остановить быстрого полусреднего. Сильный удар чуть ниже коленки.

В перерыве ребята сказали.

— Может, тебе уйти? Ты бледный как смерть.

— Да что вы, чепуха!

Маркелов храбрился. Он старался играть, как обычно. Так оно и получилось. Как обычно.

Когда кончился матч, Маркелов еле доковылял до раздевалки. Он чуть не потерял сознание. Это случилось с ним впервые.

Опираясь на плечо Тольки Челнокова, Маркелов выходил из раздевалки. Причем Толька не хотел пускать его:

— У меня есть деньги, возьмем такси до дому. Так ты не дойдешь. А морали почитать тебе и завтра успеют.

Но тут подошел тренер и неизвестный черноволосый пожилой мужчина с блестящими молодыми глазами, которые задавали тон всему лицу и молодили, наверно, лет на десять.

— Сколько вам лет? — спросил неизвестный.

— Шестнадцать.

— По коленке?

— Да… А откуда вы узнали?

— Видел. Ты полежи денька два с компрессиком. А как встанешь, приходи ко мне.

Потом они спросили у ребят, кто это был. Те развели руками. Не знаете? Новый тренер мастеров «Спутника», Владимир Петрович.

Бывает, что в шестнадцать-семнадцать лет выработался у парня характер. И вдруг… первая любовь. Тут два варианта. Первый: характер окончательно выковывается, закаляется. Второй: весь этот характер разлетается вдребезги под первыми же ударами, и потом полжизни человек бродит и подбирает осколки.

Маркелов прошел свою первую любовь.

Началось все по старому, избитому сценарию. Маркелов увидел девочку, свою ровесницу. Он стал приходить на бульвар. Иногда она там бывала. Он стал бродить возле школы в те часы, когда кончались уроки. Скоро он узнал, что влюбился на всю жизнь.

Время он выбрал весьма неудачное. Тренировки, занятия в школе, работа — не продохнешь. И тем не менее…

Странная это была любовь. Ира отлично все понимала. Она знала, что он ее ждет. Но они никогда не здоровались. А однажды Ленька с Челноковым встретили Иру с подругой. Встреча была неожиданной. Произошло секундное замешательство, и Маркелов успел (он никогда не мог понять, чем это было вызвано) засадить из резинки в лицо подруги бумажным «патроном».

Скоро они выяснили, где живет Ира. Произошло это так. На пятом этаже холодной, темной лестницы он и Толя Челноков орали друг на друга шепотом, кому звонить. Подозрение падало на тридцать первую квартиру. Требовалось проверить. Наконец Ленька подкрадывается к двери, звонит. Со второй космической скоростью ребята летят вниз. Так повторялось несколько раз, пока дверь не открыла Ира. (С третьего этажа, одним прыжком пролетая двенадцать ступенек, Маркелов успел увидеть ее.)

Ох, эта первая любовь, чтоб она провалилась! Маркелов в фартуке, перепачканный, с молотком и ботинком в руках выглядывает из-за перегородки и…

Маркелов не плюхнулся обратно. Он вышел к приемщице (этого совершенно не требовалось), очень спокойно поговорил о заказе и, показав, что заметил Иру, вразвалочку ушел в мастерскую. Он знал, что у Иры отец где-то за границей, что Ира ругается с домработницей и изучает дополнительно английский с учителем. А Маркелов — сапожник. Было бы лучше, если бы Ира увидела Маркелова в момент, когда он командует эскадроном. Ну, отбросим эскадрон, как неосуществимое. Но хотя бы тогда, когда он, играя с центральной спортшколой, с двадцати метров влепил гол.

«Я сапожник, ну и пусть! Без нас ходила бы в худых ботиночках…»

В этот день Маркелов с остервенением отдирал старые подметки и вбивал гвозди в новые. А еще часа через три так же остервенело орала худая старуха, вспоминая доброе дореволюционное время, когда мастера немцы тачали сапоги на славу, а теперь эти сопливые мальчишки… Нет, вы посмотрите, что они делают! Чьи сапоги получала старуха, никто не знал, но, всунув руку в один из них, напоролась на огромный гвоздь.

Маркелов смотрел в окно и усиленно вспоминал, как это ему удалось: ведь под руками такого гвоздя не было!