Андрей Ильенков - Ещё о женЬщинах

И вот они спускаются во двор. Но Катя уже почуяла свободу и взялась одной ручкой за перила, а другую, чтобы бабушка не держала, засунула в карман курточки. Другая бабушка на месте нашей грубо схватила бы ребёнка за руку и, невзирая на крик, повела бы вниз. Но наша бабушка отличается мудростью и не спешит прибегнуть к насилию над личностью. Она только сказала: «Ну, Катенька, если ты сама хочешь идти, то крепче держись ручкой за перила». В ответ на что Катенька демонстративно засунула в карман курточки другую ручку и такая самостоятельная идёт. Другая бабушка дала бы ребёнку оплеуху и понесла его, орущего, на руках. Но наша только дала совет: «Ну, Катенька, раз ты совсем не держишься, то внимательно смотри под ножки». В ответ на что Катя немедленно изо всех сил зажмурилась.

— А ты бы ей в этот момент подножку, — сказал я, слушая этот рассказ.

Нет, бабушка сделала мудрее. Она спросила у ребёнка, помнит ли он стишок «Киска, киска, киска, брысь, на дорожку не садись, наша Катенька пойдёт, через киску упадёт!» Катя помнила и открыла глаза. И именно здесь произошло удивительное совпадение. Прямо на её пути, на одной из ступенек, действительно сидела киска. А точнее, маленький и глупый котёнок. Потому что нормальная киска, конечно, убежала бы, но котёнок только в ужасе прижал уши, замер на месте и вытаращил глаза на приближающихся людей. И зашипел.

Катя остановилась на ступеньке, взялась обеими руками за перила и, кряхтя и кажилясь, перешагнула аж через целую ступеньку с котёнком, что при её росте, безусловно, стоило ей почти нечеловеческих усилий. После этого она снова засунула ручки в карманы, зажмурила глаза и именно тогда сказала цельнооформленную фразу, да ещё целых два раза: «Не падёт! Не падёт!» (В смысле — Катенька через киску.)

Не надо думать, что Катя вообще не упала. Она, конечно же, упала и больно ударилась, но только много шагов спустя, когда это было уже совершенно не считово. Отсюда мораль: авторитарными запретами ничего не добьёшься. И мудрой лаской тоже ничего не добьёшься. Вообще ничего ничем никогда не добьёшься. Скучно жить на этом свете, господа.

Вот тоже недавно рассказали мне один мелкий случай. Было это лет пятьдесят или шестьдесят тому назад. В наши дни такого случая произойти не могло физически. А тогда могло. И произошло.

Дело было в деревне. Одна маленькая девочка, лет шести, пошла в магазин за хлебом. Магазин в деревне был один-единственный, универсальный. Там тебе и мыло, и вёдра, и папиросы, и крупа, и хлеб. Продавщица тоже одна-единственная универсальная. И потому, хотя население деревни было ничтожно, в магазине всегда очередь. Ведь мало того что одна продавщица, а ещё и потому, что как она ими торговала, этими товарами — это с ума сойти можно. Как она торговала хлебом, знаете? Я когда узнал, то только головой покачал. Казалось бы, чего проще: взял у покупателя деньги, дал ему булку хлеба. Но тогда было всё гораздо сложнее. Вот приходит, к примеру, эта самая девочка, даёт деньги и просит килограмм хлеба. Продавщица берёт булку и кладёт на весы. Булка весит семьсот граммов. Продавщица берёт вторую булку, отрезает от неё часть и опять взвешивает. И оказывается двести граммов. Она отрезает ещё кусочек и опять взвешивает. И так до изнеможения. А ещё мыло, вёдра, крупа, папиросы и так далее. Отсюда очередь.

Ну вот, девочка очередь отстояла, продавщица долго резала, взвешивала и выдала нашей героине булку хлеба, выложила на эту булку все довески, и девочка осторожно понесла это сооружение домой. Обе руки заняты.

Идти до дома было довольно далеко. И тут девочка с ужасом почувствовала, что с неё стали сползать трусики. А надобно вам знать, что это были не такие трусики, как сейчас. Ибо сейчас трусики на резинках и они сами по себе с девочек нипочём не сползают. А у той девочки трусики были на завязочках. И если завязочки развязывались, то трусики неизбежно сползали. Особенно если при этом идти.

Вот девочка сделала несколько шагов, и трусики сползли. Прямо в грязь, которой в той деревне было предостаточно. И это само по себе уже неприятно, хотя, конечно, ничего страшного. Конечно, грязь — это вам не мазут какой-нибудь, отстирать легко. Но для этого нужно ещё дойти до далёкого дома. А трусики, хотя и сползли, но оставались на ногах, потому что девочка была в резиновых сапогах и они были большие. Девочка пыталась брыкаться ногами, чтобы сбросить трусики, но тщетно: сапоги мешали. Руки же, как мы помним, у неё были заняты булкой с выложенными на неё довесками, так что и брыкаться особенно не приходилось, а то ещё хлеб уронишь, а его не постираешь. Был бы какой пенёк рядом вот бы и спасение, но, как назло, вокруг девочки были одни только лужи, и более ничего. И ей не оставалось ничего лучшего, как идти домой со спущенными трусиками. Можете себе представить, какой длины были при этом её шаги и сколько времени заняла дорога домой.

МОРАЛЬ: А вот если бы девочка одевалась попроще, проблем бы не было. А то видите, какой гламур: и трусики-то на ней, и сапоги! Могла бы без трусиков за хлебом сходить. А уж коли тебе невтерпёж нарядиться и ты их натянула, так хотя бы иди босиком.

Умеренность и аккуратность — чудеснейшие два, и Чацкий совершенно напрасно иронизировал, и Софья таки предпочла их всем сомнительным достоинствам Чацкого. Софья права: умеренность и аккуратность очень важны. Например, умеренность, если иметь в виду, скажем, еду и выпивку. То же самое с аккуратностью. Аккуратные люди могут избежать не только таких мелочей, что типа к вам приходят гости, а у вас по всему дому валяются грязные носки и трусы. А если вы женщина, то к ним добавляются лифчики, колготки и прокладки. Нет, я о вещах более серьёзных.

Вот была такая песенка про пуговку. Шёл шпион, потерял пуговку. Пуговку нашла босоногая стайка советских ребятишек, и он был обезврежен, пострижен и посажен. Что, конечно, само по себе хорошо, но представим себе реакцию на это шпиона и содрогнёмся. А кто виноват? Сам виноват.

То есть полбеды, что, внедряясь на советскую территорию, шпион не удосужился переодеться во что-нибудь эпохи Москвошвея. Вероятно, был шпион молодой, франтоватый, захотел выпендриться. Джинсы там нацепил фирменные, кроссовки, бейсболку, непременно тёмные очки, а сверху ещё надел макинтош. Идёт, курит «Мальборо», на советский народ поглядывает свысока. Ну да, это не от большого ума. Но он мог хотя бы проверить, как там у него пуговицы с надписью «MONTANA» держатся?! Мог. Проверил? Нет. Ну вот и загремел в ГУЛАГ.

Или вот тоже случай, не столь драматический, но всё-таки неприятный. В общем, идёт одна дама. И не просто дама, а студентка. Но не просто студентка, каких вокруг хоть пруд пруди, а Екатеринбургского театрального института, с отделения драматургии. То есть фактически драматург! Идёт на занятия к самому Николаю Коляде. Она одета не хуже того шпиона, а то и получше. Джинсы у неё крутые, туфли на каблуках, блин, моднейшие, вообще вся такая прикинутая. Макияж вечерний по полной программе, походка лёгкая, от бедра. И во взгляде что-то такое прямо царственное. Ну правильно, как-никак такая модная, да ещё и как бы писательница, да ещё идёт на занятия к самому Коляде. И все женщины на неё оборачиваются, а мужчины — те просто падают и складываются в штабеля. Но она не удостаивает их взглядом. Заходит, значит, в институт, и тоже все на неё оглядываются. И приходит в аудиторию, и то же самое происходит. Все мальчики-драматурги с неё глаз не сводят. И даже, что особенно приятно, все девочки. Да что там — сам Коляда поглядывает чаще обычного и даже улыбается. И уж, конечно, в этот день она дала там всем шороху! Обсуждали пьесы начинающих драматургов, и уж им мало не показалось! Она просто разделала под орех все незрелые опусы этих литературных младенцев.