Джо Мино - Сделай погромче

Ладно, вру. Мне кажется, если по-честному, я снова ее чудовищно хотел, ведь я знал, что она потеряла девственность, и это придавало ей какую-то взрослость, что ли, и чертовски меня заводило. Я старался не подавать виду, но чего тут врать. Она нравилась мне как никогда прежде.

Наконец Гретхен и Ким появились на пороге школы, Гретхен с кучей учебников, а Ким — дурачась, притворялась, будто хромает. Я не мог отвести глаз от Гретхен. В своей серой плиссированной юбке, белой блузке и гольфах, с двумя крошечными желтыми заколками в волосах она выглядела чудовищно мило.

— Здорово, — сказал я, спрыгивая с капота.

— Здорово, — сказала Гретхен, прикуривая сигарету. Она предложила и мне, но я отмахнулся.

— Здорово, Брайан, — сказала Ким, хватая меня за руку. — Как ты? Ух ты, ты что, спортом занимался?

— Отвали.

— Ты уверен? — спросила она, сжимая мою руку. — Да ты только посмотри на эти мускулы.

Мы все залезли в «эскорт», и Гретхен завела мотор. Они надели свои солнечные очки, черные пластиковые штуки, какие обычно раздают в парке аттракционов. Я накинул на голову форменную рубашку.

— Слушай, Брайан, мы тут с Гретхен говорили — ты когда-нибудь трахал девчонку в задницу?

— Отвали.

— Дело в том, что нас с Гретхен никогда не трахали в задницу, и мы подумали, может, ты это сделаешь? Можно по очереди или одновременно. Ты как хочешь?

— Мозги на ужин, мозги на обед, — пробормотал я себе под нос, это из моей любимой песни «Пожиратели мозгов».

— Чего? Это что еще значит? — спросила Ким, хихикая и оборачиваясь ко мне.

— Ну, давайте попробуем и узнаем, — сказал я.

— Да отстань ты от него. Если ты не прекратишь со своим сексом, у него там встанет, — сказала Гретхен так, как будто ничего не изменилось за последние пару месяцев, как будто не было никогда ни Майка, ни Дори, как будто я вот так и просидел все время здесь, в «эскорте», на заднем сиденье.

— Так ты идешь на танцы, Брайан? — спросила Ким.

— Ну да, не знаю. Я еще никого не пригласил, — сказал я. — В смысле, мне бы хотелось пойти с кем-то знакомым, понимаешь. Но как-то не складывается.

— Да на хрена тебе туда идти? — спросила Ким.

— Да потому что, блин, я нормальный, понимаешь. У меня такое чувство, что я все просрал, всю эту человеческую херню в старших классах. Хоть раз в жизни я хочу, чтоб все было нормально.

— Чушь, — сказала Гретхен. — Туда же все эти задницы пойдут. Все, кто до тебя докапывался. А ты хочешь теперь повеселиться вместе с ними и потратить сотни долларов, чтобы вырядиться и все такое? Чушь.

— На хрен, — сказал я. — Я просто хочу хорошо провести время. Я хочу пойти туда для себя, понимаешь. Мне кажется, будет весело.

— Ну удачи, — сказала она, посмотрев на меня.

— И тебе тоже, — сказал я в ответ, кивая.

— А мне-то чего?

— Ну, может, Тони тебя пригласит.

— Отвали, — сказала она.

— Нет, вы можете пойти, и он станет королем бала. А ты можешь сказать всем, что он твой папа.

В этот момент Гретхен затормозила прямо посередине хреновой 95-й улицы, вокруг стали выворачивать руль и гудеть.

— Ладно, хватит, — сказал она. — Вон отсюда.

— Чего? — сказал я, смеясь.

— Ты думаешь, ты теперь такой крутой чувак, да? Что ты можешь со мной вот так разговаривать?

— Нет, — сказал я. — Я же пошутил. Вы же обе постоянно до меня доебываетесь.

Гретхен покачала головой и тронулась с места. Через секунду она обернулась и нахмурилась.

— Я бы все равно не пошла на танцы, — сказала она. — Даже если бы он был старшеклассником. Даже если бы он пригласил меня.

— Ну о'кей, — сказал я, потому что она уже это говорила, хотя мы оба знали, что это неправда.

Через секунду мы припарковались у торгового центра, и Ким вышла, и мы с Гретхен снова вместе разъезжали без дела, только она и я, и она спросила: «Отвезти тебя домой?», и я сказал: «Да нет, давай покатаемся», и она сказала: «Ну, у меня свидание с Тони», и я сказал: «Ну тогда чего, вези мою задницу домой», и мы ехали к моему дому и слушали Ramones, и мне хотелось выпалить: Ты мой единственный друг во всей этой кошмарной вселенной и я хочу чтобы ты пошла со мной просто пошла со мной на эту хренову вечеринку, но черт возьми, ничего не сказал. Ни слова.

Мы остановились у моего чертова дома, и я сказал: «Ну пока», и вылез из машины и посмотрел, как она уезжает, думая о том, как жутко мне хотелось пригласить ее, зная, что она засмеется и скажет: нет, потому что ей покажется, что это «не круто», или потому, что она так влюблена в Тони Дегана, и зная, что никогда не смогу пригласить ее именно потому, что она так сильно мне нравится, и она уезжала, и «эскорт» стал точкой, такой потешной точкой, и я подумал: Может, ничего так и не изменилось. Может, совсем ничего в этом мире для меня не изменилось.

Мы купили резиновые маски для Хэллоуина и стали носить их не снимая. Главным образом идея принадлежала Нику. Мы надевали эти маски, Человека-волка и Франкенштейна, и катались по округе на скейтбордах, и взламывали машины, припаркованные на стоянке торгового центра. Чтобы незримо спасти мир, мы изымали плохие кассеты из жизни обывателей, которым промыли мозги.

Как я сказал, идея принадлежала Нику. Началось все довольно просто: помните, он сказал: «Как-нибудь после уроков». Ник, тот парень из кабинета заведующего дисциплиной, стоял, прислонившись к моему шкафчику, без форменной рубашки и с галстуком, повязанным вокруг пояса, в черно-красной футболке, через плечо перекинута лямка черного рюкзака, за головой сияющий белый скейтборд. «Ну, ты готов или как?» — спросил он.

— К чему?

— Пойдем порвем всех, — сказал он.

— У меня нет с собой доски, — соврал я. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего, слегка наклонив голову

— У тебя нет доски?

— Нет, забыл, — сказал я. — Ну, знаешь, как это бывает.

— И что у тебя за доска? — спросил он, сощурившись, меряя меня взглядом.

— Ну не знаю, — сказал я, смутившись. — А у тебя?

— Чувак, ты умеешь кататься или нет? — спросил он, уставившись на меня как на забавное животное, выпучив глаза и раскрыв рот.

— Не то чтобы. Наверное, — сказал я.

— Черт, — сказал он, кивая сам себе и ухмыляясь. — Это же просто. Давай я завтра принесу тебе доску, идет? — и, собственно, принес.

На доске когда-то был красно-черно-золотой рисунок, теперь почти полностью скрывшийся под надписями черным маркером: «Я люблю Дженнифер Брэдли» и «ДЖЕННИ», и «Я люблю Дженни», что и было причиной, почему Ник решил задаром избавиться от доски, поскольку, по всей видимости, любовь прошла. Правда, у доски были новенькие широкие колеса — подходящие для новичков, по словам Ника, — и крепеж в форме призрачного темно-серого силуэта.

— Это легко. Просто стой на доске и никаких трюков, — сказал он, и мы вышли на стоянку, оставив свое барахло в шкафчиках. Я поставил одну ногу на доску и стал отталкиваться второй ногой, и тут же упал.