Гвен Купер - Одиссея Гомера

Но они старели. В тот момент я поняла, что, когда через несколько недель я выйду замуж за Лоренса и мы начнем нашу совместную жизнь, тот отрезок жизни, который мы проживем со всеми тремя моими кошками, будет очень коротким. Довольно скоро никого из них не будет рядом.

Я вышла из комнаты ожидания и пошла на улицу. Там я вынула мобильный телефон из сумочки и позвонила Лоренсу на работу. Я хотела, чтобы мой голос звучал бодро, когда я буду говорить ему, что пока еще ничего не известно. Но мне нужно было, чтобы он меня успокоил. Я расплакалась, как только услышала его голос.

— Я еду к тебе, — сказал Лоренс.

Я пыталась собраться с силами и ответить, что в этом нет необходимости, что со мной все в порядке. Но Лоренс спокойно произнес:

— Гвен, это и мой кот тоже.

Ветеринар вернул нам Гомера полчаса спустя и пообещал перезвонить в течение суток, как только получит результаты анализов.

— Что нам теперь делать? — спросил Лоренс.

— Постарайтесь, чтобы он хоть немного попил. И если у него вдруг появится аппетит, позвольте ему есть столько, сколько он захочет, и то, что он захочет, — ответил ветеринар.

Лоренс отвез нас домой и поехал обратно в офис. Я весь день просидела с Гомером. Он выполз из переносной корзинки и, утомленный таким началом дня, заснул в паре дюймов от нее. Чуть позже я завернула его в старое одеяло и вынесла на балкон, чтобы он мог поспать на солнце. Гомер всегда хотел выйти на балкон, как иногда делали Скарлетт и Вашти, а я не разрешала ему, потому что он так быстро двигался, что уследить за ним было бы невозможно.

Я не думала, что сегодня имелся хотя бы маленький шанс, что он от меня улизнет.

Гомеру, кажется, было все равно, где спать. Он не вдыхал шумно воздух и не водил ушами, как обычно.

— Eres mucho gato, Homer, — бормотала я, сидя рядом и поглаживая его мордочку, — eres mucho, mucho gato.

Телефон звонил, не переставая. Родители каждые пару часов спрашивали, есть ли новости от врача. То же самое делал и Лоренс. Видимо, Лоренс рассказал обо всем своим родителям, потому что звонила и его сестра, и мать, и отец, как и многие наши друзья, — даже те, кто не любил животных, у кого их не было, и я совсем не ожидала от них сочувствия. Но с Гомером всегда происходило именно так: встретив его однажды, люди запоминали его навсегда. Количество звонивших все увеличивалось, и было ясно, насколько важно не только для меня — для многих! — чтобы этот маленький сорвиголова, обычный кот с необычной судьбой, вырвал еще одну жизнь из тех девяти, что так истово прожигал с тех пор, как, полумертвый от голода и ослепший, ожидал своей участи в приюте.

— Позвони мне, — настаивали все. — Позвони мне, как только будут новости.

Доктор так и не смог установить, по какой причине Гомер заболел. Когда пришли результаты анализов, стало ясно, что имело место небольшое повреждение печени, что могло быть как причиной недомогания, так и его следствием. Доктор попросил держать его в курсе и принести Гомера на повторный прием через неделю, что я и сделала. Гомер был здоров.

В каком-то смысле Гомер действительно полностью поправился. На следующий день он прохаживался по квартире, умеренно ел и даже немного погонял скомканный клочок бумаги. Через три дня он уже ел, как обычно.

Гомер все еще носится по квартире, но уже не так резво и не так часто. Он стал двигаться с определенной скованностью в суставах, и теперь я дополняю еду добавками, которые помогают сделать суставы старых котов более гибкими. Он спит чаще и крепче, чем в былые времена, и, если его разбудить, может покапризничать. Он все еще любит дремать рядом со Скарлетт и Вашти, но если они случайно потревожат его спокойствие, то Гомер даже может на них шикнуть — тот Гомер, который раньше шипел только в случае опасности. Его шерсть, прежде черная и гладкая, как полированный оникс, теперь подернулась сединой. Он так и не набрал тот вес, который потерял, и теперь мы с Лоренсом шутим, что у Гомера бедра, как у супермодели, но эти шутки не смешны ни для кого, кроме нас двоих.

Наверное, самое заметное изменение, происшедшее с Гомером, — то, что он больше не играет со своим червячком. Любимая игрушка валяется, заброшенная и потрепанная, — в конце концов, она так же стара, как и Скарлетт, — в углу нашей квартиры. Время от времени я беру ее и пытаюсь заново познакомить с ней Гомера, но тот будто бы в одночасье решил, что червячок принадлежит другой эре. Эре его молодости.

Но даже наступление старости не смогло сломить сильный дух Гомера. Он по-прежнему крепко цепляется зубами и когтями в украденный кусок индейки, когда Лоренс делает бутерброд. Гомер до сих пор не отказался от мечты всей своей жизни — побороть Скарлетт — он, как всегда, «крадется» за ней, находясь на виду. Оба теперь играют в эту игру с меньшей скоростью, но, возможно, с одинаковым энтузиазмом, и выражение мордочки Скарлетт, кажется, говорит: «Не слишком ли мы стары для этого?» Гомер проводит дни напролет, следуя за лучиком солнца по нашему ковру в гостиной, мурлыча счастливо в теплом свете, который никогда не видел.

Меньше всего изменилась неуемная радость Гомера по утрам, когда я просыпаюсь и начинается его день. Он по-прежнему тратит добрых десять минут на умывание, сидя напротив меня, и все еще мурлычет с таким же богатством звуков и нараспев, как он делал в то первое утро, когда, будучи еще котенком, впервые осознал, что мы оба живы — и все еще вместе.

Наверное, с возрастом Гомер понял (как любит говорить Лоренс), что любой день, проведенный на земле со своими близкими — это хороший день.

Мы с Лоренсом поженились в сентябре. Свадьбу отмечали в пентхаузе дымчатого небоскреба в центре города. Вид из него открывался потрясающий: на фоне ночного неба очертания Манхэттена. Именно такой вид должен был выбрать жених, который так сильно влюблен в Нью-Йорк, как Лоренс, и как раз этот вид в наибольшей степени соответствовал моей собственной жизни, после того как я лет восемь тому назад вместе с кошками переехала в этот город.

Мы решили обойтись без многочисленных формальностей, которые ассоциируются со свадьбой. Список гостей был тщательно ограничен (хотя и нежданных гостей оказалось немало). На мне было не традиционное свадебное платье, а классическое платье для коктейлей в стиле сороковых, зауженное в талии и широкое в плечах. Было много танцев, но застолья не было, не было пяти смен блюд, украшенного цветочными гирляндами прохода, и вообще, если уж на то пошло, никакого торжественного хода. Мы выбрали фуршет с закуской и морем выпивки — до и после брачной церемонии. Когда свадьба приближалась к своему апогею, мы собрали вместе наших друзей и родных и подняли хуппу (балдахин, под которым проводят брачные церемонии евреи), затем вперед вышел раввин и сочетал нас браком.