Альберт Пиньоль - В пьянящей тишине

Ему пришло в голову сплести из верёвок сеть, подвесить на неё пустые консервные банки и разложить её на земле, чтобы звон жестянок выдавал приближение чудовищ. Кроме того, он заполнил промежутки между камнями кладки смесью папье-маше с песком и воткнул в эти швы гвозди и битое стекло.

— Никогда не выбрасывайте ни одного ржавого гвоздя или пустой бутылки, — предупредил он меня тоном наёмного солдата. — В стране лягушанов валюта называется „стекло“, а гвоздь — это ценнейшее сокровище.

На этом его разъяснения закончились. Во второй половине дня я сходил в дом метеоролога. По сравнению с маяком он показался мне спичечным коробком: хрупкое, ничтожное сооружение, в котором нельзя держать оборону. Батис перенёс все мои пожитки, кроме матраса. На всякий случай я взял с собой заложницу, так как не был совершенно уверен в том, что к моему возвращению дверь маяка будет открыта. Однако Батис не устроил мне никакого неприятного сюрприза. Такова германская раса: их интеллект движется в длинном и узком туннеле по прямой, пока не наступает момент, когда критические события заставляют его повернуть на девяносто градусов. Создавалось впечатление, что моё присутствие было воспринято как некая данность.

Вернувшись на маяк, я кинул матрас в углу на нижнем этаже. Я буду спать там, у стены, которая выходила на море. Ночью, во время шторма, волны будут перекатываться через скалы и биться о подножие сооружения.

Лишь каменная кладка будет отделять меня от бушующей стихии. Близость к волнам и одновременная уверенность в защищённости будут возвращать меня в детство, когда простыня служит надёжным укрытием от всех бед и страхов. Я обустроил свой угол как мог и, когда всё было готово, услышал окрик Батиса. Он свешивался через люк на верхнем этаже:

— Эй, Камерад! Вы хорошо заперли дверь? Давайте наверх. Скоро придут гости.

Наверху шла подготовка к бою. Батис ходил взад и вперёд, задерживался около бойниц, подбирал оружие: патроны, сигнальные ракеты — всё, следует заметить, из моего багажа.

— Чего вы ждёте? Берите свою винтовку! — крикнул он, не глядя в мою сторону. Человек, который ещё недавно был противником, превратился в товарища по оружию.

— Вы уверены, что они сегодня на нас нападут?

— А вы сомневаетесь в том, что Папа живёт в Риме?

Мы встали на колени на маленьком балконе: он справа, я слева. Нас разделяло расстояние не больше полутора метров; кроме того, балкон был очень узок — от стены до перил не было и трёх пядей. Сверху, с боков и особенно снизу множество кольев самого разного размера щетинились во все стороны, словно иглы гигантского дикобраза. На некоторых из них были видны следы запёкшейся синей крови. Батис сжимал в руках ружьё. Рядом на полу лежал ремингтон и три цилиндрические сигнальные ракеты. Прежде чем занять позицию на балконе, он зажёг огни маяка. Шум мотора слышался приглушённо. Скрежет маятника становился более явственным, когда тележка фонарей проезжала над нашими головами, и звучал тише, когда она отдалялась. Луч света прочёсывал гранитные скалы, время от времени доходя до границы леса. Однако чудовищ не было. Порывы ледяного ветра ломали тонкие веточки, унося их с собой.

В горле першило. Когда луч света отдалялся, землёй завладевала почти кромешная тьма.

— Откуда вы знаете, что они придут с этой стороны? Море у нас за спиной. Если они выходят из воды, то смогут вскарабкаться по противоположной стене маяка, — сказал я.

— Море тут со всех сторон, мы на острове. И хотя они и звери, но понимают, что означает дверь в стене. За дверью есть мясо. — Батис почувствовал моё волнение. Он понял, что я ещё не оправился от изнеможения последних дней, и добавил: — Если хотите, можете идти внутрь. Подносите мне патроны или пейте ром, как вам будет угодно. Я выдержал столько штурмов в одиночку, что не нуждаюсь в вашей помощи.

— Нет, не могу, — сказал я и прибавил: — Мне слишком страшно.

Консервные банки, подвешенные на стенах, вдруг зазвенели. Это ветер, просто ветер — успокоил меня Кафф мягким жестом руки. Мне не терпелось выстрелить в кого-нибудь из них, но я никого не видел. Батис повернул голову, подобно хамелеону, и запустил сигнальную ракету. Красный пучок света взлетел вверх, описал дугу и стал медленно спускаться. По земле растеклось широкое пятно малинового цвета. Но их не было. Вторая ракета, на этот раз — зелёная. Ничего. Фосфоресцирующий свет умирал, позволяя разглядеть лишь камни и ветки.

— Майн гот, майн гот… — вдруг прошептал Батис. — Сегодня лягушанов будет много. Как никогда.

— Но где они? Я ничего не вижу.

Кафф не отвечал. Сейчас он был невероятно далеко, несмотря на то, что сидел на балконе в двух шагах от меня. Губы его влажно блестели, рот приоткрылся, как у слабоумного; казалось, он старается разглядеть что-то в глубине своей души, вместо того чтобы наблюдать за подходами к маяку.

— Я ничего не вижу, Кафф! Я ничего не вижу. Откуда вы знаете, что их сегодня много?

— Потому что она поёт, не переставая, — сказал он безразличным тоном.

Наша заложница уже давно завела странную песню, отдалённо напоминавшую полинезийские напевы. Её мелодию было невозможно описать, поскольку она не имела ничего общего с нашими пентаграммами. Сколько человек имело возможность прослушать когда-нибудь эту песню? Сколько существ с начала жизни на земле, с тех пор как человек стал человеком, получили страшную привилегию слушать этот напев? Только мы с Батисом? Или ещё и те, кто когда-то приняли здесь свой последний бой? Это был гимн ужаса и варварский псалом: он был прекрасен своим наивным коварством, безумно прекрасен. Эта песня затрагивала все нервные окончания с точностью скальпеля, спутывала чувства, выворачивала наизнанку и трижды их опровергала. Музыка освобождалась от своего исполнителя. Её издавали голосовые связки, предназначенные природой для передачи сигналов в пучинах океанов; животина сидела, скрестив ноги, столь же отрешённая от всего происходящего, как Батис, как чудища, которые не подавали признаков жизни. Только в момент рождения или в минуту смерти человек может быть так одинок, как я в ту ночь на маяке.

— Вон они, глядите, — объявил Батис.

Чудовища выбрались на остров где-то на дальнем его конце и сейчас показались из леса. Целые стаи чудовищ, по обе стороны от дорожки. Я скорее предчувствовал их, чем видел. Я слышал их голоса, словно кто-то полоскал одновременно сотни глоток, а может, двести или даже пятьсот. Они медленно приблизились — бесформенное войско. Я видел лишь тени и слышал их клёкот — всё ближе с каждой минутой. Господи, какие страшные звуки, словно кто-то готов изрыгнуть на тебя потоки кислоты. Животина за нашими спинами прекратила свою песню. На какой-то миг показалось, что чудища решили оставить маяк в покое. Они остановились как раз там, куда не доставал луч маяка. Но потом неожиданно дружно устремились в атаку. Чудища бежали, подпрыгивая, их головы мелькали то тут, то там, на разной высоте. Полчища надвигались неумолимо, луч выхватывал из темноты их фигуры. Я стал лихорадочно стрелять во все стороны. Некоторые из них падали, другие отступали, но основная масса продолжала двигаться вперёд. Пулемёт был бы для меня более подходящим оружием. Я палил и палил, пока Батис не схватился за ствол моей винтовки. Ствол был очень горячим, но его руки не боялись ожогов.