Альберт Пиньоль - В пьянящей тишине

Нос затонувшего корабля смотрел в небо, а корпус наклонился градусов на тридцать вправо. Днище так прочно сидело на камнях, словно его прошили свинцовыми заклёпками. В кормовой части, упиравшейся в песчаное дно, вне всякого сомнения, и находился груз. Батис был свидетелем кораблекрушения. По его словам, огромная трещина в корме корабля раскрылась по шву, как жестянка. Мы надеялись, что дыра окажется достаточно большой, чтобы я смог пройти через неё. Сначала мы хотели упростить операцию, а именно сделать следующее: водолаз спустится по палубе и проникнет внутрь по затопленным проходам, чтобы найти трюм. Но потом решили отказаться от этой затеи. Скорее всего, двери в коридорах окажутся запертыми, а железные детали — проржавевшими от воды. Мне там не пройти. Кроме того, на моём пути могут встретиться острые края дверей и люков, и теснота помещений поставит под угрозу мой воздушный шланг. Единственный выход мы видели в том, чтобы пройти до конца корабля, до его кормы, где, как мы предполагали, находился динамит.

Я надел водолазный костюм, свинцовую обувь и сел в шлюпку. Батис помог мне облачиться в скафандр: бронзовые пластины закрывали большую часть груди и спины. Потом — шлем. Его надо было навинтить на ворот водолазной куртки. Но в тот момент, когда Кафф собирался сделать это, я остановил его:

— Посмотрите.

Шёл снег. Сначала падали крошечные белые крупинки. Но очень быстро они увеличивались в размере, образуя большие хлопья. Они исчезали, едва коснувшись воды. Над морем шёл снег, и это явление — такое заурядное, обычное — вызвало во мне странное чувство. Снег внушал тишину и покой, служил своеобразной дирижёрской палочкой природы. До этого момента на море были небольшие барашки, но тут его поверхность вдруг разгладилась, словно подчиняясь неслышному приказу. Возможно, эта картина станет для меня последней в жизни. Мир представал передо мной во всей своей скромной и непритязательной красоте. Я раскрыл ладонь. Хлопья снега падали на перчатку и сразу же исчезали. Мне вспомнилась Ирландия. Что такое Ирландия? Может быть, какая-то музыка. Я вспомнил своего наставника. И ещё одного незнакомца. Человека очень старого, любезного, который однажды, много лет тому назад, когда за мной гнались англичане, помог мне найти убежище, ни о чём не спрашивая. Вот и всё. У меня чуть напряглись скулы, как это бывает, когда хочется плакать.

Батис взглянул на небо, не выпуская шлема из рук. Судя по выражению его лица, он оценивал обстановку.

— Это просто снег, — сказал он.

— Да, просто снег, — повторил я, — снег, и всё. Надевайте на меня шлем, дорога каждая минута.

Кафф навинтил шлем и соединил воздушный шланг с клапаном на затылке. В руках я держал два троса. Один должен был обеспечивать мою связь с Батисом. Второй понадобится для подъёма взрывчатки.

— Не перепутайте, — напомнил ему я, — если я дёрну за сигнальный трос один раз, это значит, что всё идёт хорошо. Два рывка означают, что я привязал ящик к подъёмному тросу. Если я дёрну три раза подряд, рубите шланг одним ударом топора и сматывайтесь скорее.

Я зафиксировал иллюминаторы, они были абсолютно круглые. Один из них располагался спереди, а два других — по бокам. Мы проверили воздушный шланг, и я начал спускаться под воду. Волны поглотили меня, охватив леденящим холодом. В одну секунду я оказался в толще воды. Выступы на скале служили мне ступенями, что позволило спускаться довольно быстро. Время от времени я поворачивал голову, но через боковые стёкла не мог рассмотреть ничего примечательного. За моей спиной простирался безграничный океан. Перед самым носом я видел только мёртвую голую скалу.

Наконец наступил момент, когда я ощутил под ногами пустоту. Мы договорились с Батисом, что он будет спускать воздушный шланг, без какого бы то ни было натяжения, для того чтобы я мог в случае необходимости спрыгнуть в глубину. Мне пришло в голову дёрнуть за сигнальный трос один раз, подтверждая, что всё идёт хорошо, прежде чем броситься вниз. Свинцовые грузы на обуви позволили плавно спуститься, перевесив выталкивающую силу, и я, мягко спружинив, коснулся дна. Оттуда медленно поднялось облако мути, но оно заволокло меня только до пояса. Песок тонким слоем покрывал дно, которое казалось совершенно гладким. Идти было так же легко, как гулять по лугу. С другой стороны, я ощущал сопротивление воды, которое замедляло все мои движения.

Я очутился в мире, где царствует тишина. Внутри шлема слышится моё дыхание и сопение носа, резкий всхлип вдруг срывается с губ. Я стараюсь сдержаться, потому что понимаю, что звуки, издаваемые мной, подгоняют мои страхи. В левой руке я держу два троса, в правой — нож. Оглядываюсь по сторонам. Ни одного чудища не видно, не видно вообще ничего. Дальше тридцати или сорока метров всё скрыто от взора. Справа от меня — пузо корабля. Он напоминает труп кита. Прямо передо мной — необъятное пространство. Какие-то непонятные хлопья беспорядочно движутся в подвешенном состоянии, напоминая чёрный снег. Нити водорослей, словно серпантин, тянутся вверх и почти не колышутся. У огромного открытого пространства нет дверей, граница сумрака теряется вдали. Это противоречит урокам католических священников: в ад человек попадает не сразу, он спускается туда постепенно, маленькими шажками.

Я переместился в неопределённое промежуточное пространство, где синева водной толщи плавно переходила в черноту, здесь не было видно даже подводного мусора. Пейзаж стал более величественным. Чудовища могли появиться с любой стороны, в любой момент. „Не думай об этом, — сказал я себе, — просто делай своё дело“. Подобный совет был самым разумным и самым невыполнимым.

Я двинулся к корме корабля. Так и есть: от удара стальной лист треснул, и днище превратилось в искусственный грот. Корабль слегка накренился на правый бок. Груз сместился в трюме во время крушения, большая часть его вывалилась из дыры в днище. Это был настоящий подарок судьбы, потому что теперь я мог не залезать в трюм. Прямоугольные металлические ящики валялись недалеко от открытой раны корабля. Я смёл перчаткой песок с одного из них и прочитал на ней надпись заглавными буквами: „ОСТОРОЖНО! ОЧЕНЬ ОПАСНО!“. Мне оставалось только привязывать подъёмный трос к одной из ручек ящика и дёргать два раза. Кафф с немецкой исполнительностью поднимал груз на поверхность. Ящики исчезали над моей головой. Когда Батис отвязывал их, он бросал трос обратно. На его конце был закреплён груз, это позволяло ему падать отвесно вниз. Трос ложился недалеко от меня на дно и замирал.

Я работал, испытывая страсть золотоискателя, до тех пор, пока Батис не стал раскачивать сигнальный трос, который соединял два мира. Сначала я не понял его. Нам угрожала какая-то опасность? Однако я не видел ни следа чудищ. Наверное, наверху просто скопилось слишком много ящиков. Но меня охватило подобие золотой лихорадки. „Ещё один, Батис, — мысленно умолял его я, — только один, и всё“. Не обращая внимания на движения сигнального троса, я схватил ещё один ящик. Кафф поднял его на поверхность, но на сей раз трос вернулся ко мне с узлом, завязанным около груза: прикрепить следующий ящик я не мог — таким образом Батис давал понять, что пора заканчивать операцию. Собрав остатки благоразумия, которые ещё у меня сохранились, я повиновался.