Игорь Сахновский - Ара Спартакович

И вот завтра наступило. Ара Спартакович завёл с четвёртой попытки свой новый «бенц» и на высокой скорости въехал в Крутую Солянку. Женщина Кося как раз выходила с работы. Она увидела такое дело и молвила: «Прикольно! Некоторые вообще на дрезине ездят». И ушла с подругой в кафе «Нашатырь». И Ара Спартакович вынужденно укатил прочь, так сказать, на дрезине.

И тут наступило послезавтра. Ара Спартакович лично вошёл в магазин «Сирень» и спросил грустную цветочницу Куксину: «Сколько у тебя в наличии количества растений?» Цветочница Куксина грустно глянула в накладную: «Триста пять штук в ассортименте».

Ара Спартакович покинул магазин «Сирень» с букетом из трёхсот растений в ассортименте. Остальные пять он лично вручил цветочнице, чтобы не куксилась.

«Сегодня! Или уже не сегодня!» – мыслил Ара Спартакович, надевая галстук-бабочку тех же грозовых оттенков, что и смокинг. Его план был таков. Все дамы любят цветы. Это научно-естественный закон природы. Некоторые даже при виде цветов дрожат всем своим тельцем. А женщина Кося, сойдя с крыльца, радостно молвит: «Боже, какая прелесть! Сколько цветов!» И всплеснёт обеими руками. «Бери тогда все! – галантно скажет Ара Спартакович. – И давай теперь ехать в Музей художественного искусства!» (Видимо, ему всё-таки очень хотелось в музей.)

И вот он является на Крутую Солянку лично с грандиозным букетом. Не говоря уже о грозовых оттенках смокинга и бабочки. А женщина Кося как раз выходит с работы. Видя такое дело, она всплескивает руками и открытым текстом молвит: «О, вырядился! Бабник непостоянный!! Опять жениться собрался!»

Не знаю, как бы вы поступили в таком внеплановом случае. Но Ара Спартакович сразу вспомнил свой недостаток, что он очень груб в сексе. Поэтому со всей суровостью он ответил: «Молчи свой рот, женщица!» И запечатал ей уста поцелуем.

Вот, собственно, и всё, что мы пока знаем о личной жизни Ары Спартаковича.

Однажды Ара Спартакович овладел многими нужными профессиями и осилил трудовой путь. Например, как-то раз он изучил маркетинг и пошёл продавать чернослив на торговом центральном базаре. Коллеги показывали ему свой глубокий пиетет. Отъявленные конкуренты говорили с глубоким поклоном:

– Здравствуйте уже, Ара Спартакович!

– Пока я здесь, – отвечал он с глубокой скромностью, – зовите меня просто Рафик!

В эту секунду по торговому базару шла прекрасная, но материально бедная учительница русского языка и литературы, чьё имя нам неизвестно. Но девичья фамилия у неё была Сазонтьева. В прозрачной сумке учительницы виднелся только один лимон и не виднелось ни одного чернослива.

Видя такое дело, Ара Спартакович позвал:

– Женщица! Иди, пожалуйста, я тебе чёрный слив дам!

Учительница Сазонтьева вежливо молвила:

– Нет, спасибо.

Но тут Ара Спартакович насыпал ей в подарок полсумки чернослива, и она опять выразила «спасибо». И пошла.

Видя такое дело, отъявленный конкурент по имени Гиви крикнул учительнице Сазонтьевой:

– Иди сюда, слушай! Я тебе урюк дам!

Это, конечно, так просто нельзя было стерпеть. Поэтому Ара Спартакович сказал строго, но справедливо:

– Гиви, держи себя рамки! Это Рафика женщица!

И отъявленный Гиви сразу же случайно потупился.

Вот, собственно, и всё, что мы знаем о трудовых достижениях Ары Спартаковича на сегодняшний день.

Сравнительное жизнеописание героя выходит не очень-то сравнительным. Этому есть научно-естественная причина – кому взбредёт в голову сравниться лично с Арой Спартаковичем? Никому не взбредёт.

Меж тем я с трепетом приоткрываю изящную, хоть и сильно потрёпанную, тетрадь карманного формата, несущую на себе неизгладимые следы питательного крема для рук, подгоревшей сковороды, раскалённых щипцов для завивки и разлитого кофе. Тетрадь (она же дневник) передана мне безвозмездно анонимной персоной в обмен лишь на твёрдое обещание, что я опубликую этот бесценный человеческий документ через 70 лет. Ждать осталось недолго. Скоро мир узнает правду. А пока – только несколько отрывков с пропусками слов, тщательно зачёркнутых фиолетовой шариковой ручкой (очевидно, по моральным соображениям).

29 апреля.

Маленький итальянский дворик. Я стою на балконе, такая толстая, что занимаю собой практически весь балкон. И совершенно по этому поводу не переживаю, потому что мне хорошо, у меня куча орущих детей (здесь так принято), соседки мне дико завидуют, на кухне уже почти готова пицца. Ара Спартакович, как обычно, загулял по делам, и его уже третьи сутки нет дома. Я стою на балконе и вдруг вижу, как Ара Спартакович своей неповторимой походкой идёт по нашему двору. Меня переполняет такой знакомый и до сих пор непонятный мне восторг. Я наклоняюсь и кричу: «Ах ты бабник непостоянный!!!» Он поднимает голову и строго отвечает: ‹ зачёркнуто ›. Тогда я мысленно говорю ему: «Ах ты ‹ зачёркнуто ›!», но вслух спрашиваю: ‹ зачёркнуто ›? Он отвечает вопросом на вопрос: «А тогда какого же ‹ зачёркнуто ›?», и я сразу успокаиваюсь. Соседки завидуют нам.

30 сентября.

Майами. Флорида. Я сижу в шезлонге в прекрасном леопардовом костюме. Детей нет, здесь это не принято. Совсем недавно я сделала себе лифтинг, мезотерапию, лимфодренаж и лазерную подтяжку лица. Всё утянуто так, что глаза стали узкими. Протезировать бюст я не решилась, иначе Ара Спартакович просто убил бы меня. Он, как обычно, загулял по делам. Я смотрю на океан, затем опускаю узкие глаза и вижу, как Ара Спартакович своей неповторимой походкой шлепает по нашему газону (знал бы он, сколько стоит этот газон!!!). Я встаю на шпильках с белым пушистым мехом, готовая сказать ему всё, что я сейчас о нём думаю. А я думаю: ‹ зачёркнуто ›! А вчера я думала: ‹ зачёркнуто ›!!! Но он смотрит на меня своим неповторимым взглядом, в котором я читаю: ‹ зачёркано до дыр ›. Я сажусь в свой розовый «кадиллак», рядом падает Ара Спартакович. И мы мчимся по хайвэю…

8 марта.

Я читаю «Книгу о вкусной и здоровой пище», потому что Ара Спартакович ни с того ни с сего захотел фаршированных перцев. Сегодня в России так называемый Женский день. Ара Спартакович загулял по делам, и его нет дома уже третьи сутки. Вчера он вдруг позвонил и сказал, что вот-вот явится. Я решила, что сразу лягу, отвернувшись лицом к ковру, висящему на стене, и буду лежать, насмерть убитая горем и одиночеством. На мне короткое тёмно-синее платье в мелкий горошек из натурального шёлка, в стиле шестидесятых годов. Я ношу его дома, когда жарко. Волосы я заколола, чтобы открыть шею. Он якобы так любит. Наконец слышу в прихожей шаги Ары Спартаковича. Я поскорей ложусь на кушетку, убитая горем и одиночеством, и гляжу глазами в ковёр. Ковёр у нас нежно-бежевый, из антрона, это даже лучше чистошерстяного. Ара Спартакович говорит: «В этот торжественный Женский день я тут тебе чего-то принёс…» Я лежу и думаю: если опять колье принёс, то я ему скажу: ‹ зачёркнуто ›, а если опять эротическое бельё, то ему вообще скажу: «Ах ты ‹ зачёркнуто ›!!» Он говорит: «Я тебе сок принёс». – «Какой сок??» Ара Спартакович говорит: «Очень яблочный сок. Давай будем пить». Я поскорей оживаю, мы пьём сок и целуемся, целуемся, ‹ зачёркнуто ›, целуемся, целуемся, целуемся, целуемся, как самые последние дураки.