Франц Иннерхофер - Прекрасные деньки

Ночи в палате были для него слишком длинны, он либо поздно засыпал, либо рано вставал. Шутки соседа, который успел немало належаться на больничных койках, вскоре уже перестали смешить. Посещения тоже наводили тоску, как и сидевшие вокруг посетители. В коридоре встречались знакомые, от которых он отделывался односложными ответами или вообще не отвечал на вопросы, делал вид, что никогда не знал этих людей. С сестрами он обходился куда лучше. А вот главврача не жаловал и однажды во время посещения расхохотался во все горло, так как ему показалось, что врач спутал его с одним десятилетним пацаном. Хозяин наведался лишь раз и был очень доволен, когда Холль сказал ему, что хочет как можно быстрее вырваться отсюда.

По высокой траве хромал он к Хаудорфу, часто останавливаясь и глядя по сторонам. С одной стороны, он понимал, что это будет его последнее лето, с другой — мучил вопрос: "Куда податься потом? На лесозаготовки? На железнодорожное строительство? Может, устроиться рабочим какой-нибудь акционерной компании или вступить в Альпийское рабочее общество?" Вспомнился машинист, который рассказывал ему про Индию.

С Фоглером они выдули пивную бутылку водки. А что, если на строительство береговых укреплений? Цемент таскать? Подумывал Холль и о том, чтобы выучиться какому-нибудь ремеслу, а то люди здесь считают, что он и вовсе не думает. "Почему отказывают они нашему брату в способности думать? Придется побольше скандалить. Теперь на других струнах поиграю", — пообещал себе Холль, вошел в дом и поинтересовался, постелили ему постель в комнате работников или нет? Берте пришлось стелить постель. Он взял свои вещи и навесил замок на стенной шкаф. За домом он встретил хозяина и сказал, что ему уже обрыдло пробавляться лишь карманными деньгами.

Холль подъехал к дому на тракторе. Двенадцатилетний Йорг, этот полубратец, поманил его скрюченным пальцем. Сперва Холль подумал, что ему показалось, но мальчишка смотрел именно на него и наверняка имел в виду Холля. Знакомый жест. Холль остановил трактор, спрыгнул, подошел к Йоргу, двинул ему по физиономии, схватил за шиворот и погнал перед собой на кухню. От хозяина и хозяйки он потребовал объяснений: не они ли послали Йорга во двор, чтобы он Холлю пальцем указывал, когда с трактора прыгать. Хозяин молчал. В детстве он еще терпел такие знаки, говорил Холль, а теперь с этим покончено. Теперь он такого хамства не допустит. Направляясь к двери, Холль сказал, что после обеда работать не будет, ему еще надо подумать, стоит ли после всего этого вообще пальцем шевелить.

В сенях он окончательно решил: работать и в самом деле не будет. Он поднялся в комнату, посмотрел из окна на огромный участок, который он утром скосил на тракторе, перевел взгляд поближе, увидел фигуры поденщиков, услышал тарахтение трактора перед домом, женские голоса со стороны лехнеровского подворья, шум ворошимого сена и шаги на лестнице. Шаги приближались. Хозяйка. Хочет поговорить по-хорошему. Интересно, постучит ли в дверь? Так и есть, в самом деле стучит. "Войдите!" И чего это он вдруг взъерепенился? Йорг не хотел плохого. В конце концов он же будет хозяином. Холль качнул головой и сказал, что для него Йорг всего лишь двенадцатилетний сопляк. Не надо тратить время, уговоры бесполезны.

В белой рубашке, серых брюках и гимнастических тапках он пересек участок корзинщика и, усевшись в теньке на скамейке, смотрел на расстилающееся внизу большое поле, с которого, несмотря на изрядное расстояние, доносился запах свежескошенного сена. Когда-то он часто таскал с горных склонов, минуя поля и изгороди, бидон с родниковой водой и то здесь, то там слышал благодарные слова от людей, приникавших к холодной влаге, теперь же все это казалось ему смешным и нелепым. Сколько людей проходило перед его мысленным вздором. Внизу он видел Убийцу, забиравшегося в сенной сарай, и хозяина, прыгнувшего на воз с сеном. А вокруг были знакомые дворы, брошенные пару лет назад не желавшими утруждать себя молодыми крестьянами, и при этом он думал, что все могло бы быть иначе.

От молитвы он и вовсе отвык. Теперь в усадьбе, как в домах священников и рабочих столовых, к обеду подавали мясо. Хозяин уже не мог поступать по-другому. Берта перечисляла хозяйке места работы, которые ей якобы предлагали. Выпивоха объявил о своем намерении уйти из усадьбы вместе с Кофлером и Холлем перед самым сенокосом. Кофлер, Берта и Холль держались вместе, а Убийца одобрял их. Холль не спрашивал, сколько надо скосить, спрашивал только где. Под вечер у него часто шла носом кровь, так как он выполнял самую тяжелую работу, ведь тем самым он поднимал себе цену и давал большую свободу слова. С сеном управлялись до позднего вечера. В шесть начинали и в шесть кончали, в субботу не работали при плохой погоде, а в воскресенье не выходили вообще. Двенадцатилетний Йорг еще раз попытался задать работу Холлю и Кофлеру, решил как следует втолковать, как им красить силосный бункер. Холль выслушал, взял канат, обвязал им Йорга, помог спуститься вниз, следом спустил лак и кисти и посоветовал немедленно начинать красить.

После этого он отправился к хозяину и сказал, что на сегодня с работой покончил, а если его двенадцатилетний сынок не покрасит бункер, он, Холль, больше ни к чему вообще не притронется. И еще посоветовал не держать его за идиота. Пусть выбьют из своих голов привычку помыкать им как рабочей скотиной. Он добавил бы кое-чего еще, но не стал, поскольку им опять овладело чувство, что он должен убить хозяина. Он смог лишь подняться наверх, переодеться и уйти из дома в деревню, где людей побольше.

По вечерам он ездил иногда с Альфредом Кофлером на верхнее пастбище и навещал там Германа Клейна. Запивая красным вином козье жаркое, он жаловался на поденщиков, которые сами себя ни в грош не ставят, выслушивал то, что говорил про него Клейну хозяин, и сам делился услышанным от либстальца: хозяин рассказывал ему и другим истории из его, Холля, детства, чтобы заново пресечь попытки освобождения. Он долго не мог в это поверить. Потом начал все-таки верить, хотя и не хотел, в конце концов поверил окончательно и стал мало-помалу проникаться непреодолимым отвращением. Однако же все это казалось просто невероятным. Ему передавали все больше назидательных историй, которые должны были показать тщету всяких попыток расстаться с усадьбой.

Механик, слесарь или кузнец. Эти профессии были ему более всего по душе. Он знал одну большую механическую мастерскую. Были на примете кузни и слесарни, но все они отпадали потому, что мастера в сговоре с хозяином не давали за здорово живешь лишать себя из-за ученика возможного приработка. Кроме того, ему нужно было такое место, где он мог бы и есть, и спать, да к тому же и зарабатывать побольше, чем обычно отдают за обучение. Еще ему очень не хотелось быть мальчиком для битья и чувствовать на себе тяжелую руку мастера или кулак подмастерья. Мастер-механик посмеялся над ним: что, мол, парень, от хозяина охота удрать?