Пьер Гийота - Воспитание

Я учусь читать, писать и считать. Наша мать раскрывает на коленях иллюстрированную детскую Библию: все истории связаны с едой, от Евиного яблока до евхаристии... Все, что я слышу, вижу и читаю, мне снится ночью - прутья моей кроватки становятся колоннами и портиками; шары куполами: голубка Ноя и оливковая ветвь, - я с трудом, точнее, с опозданием, понимаю, как она может означать, что вода отступила, - мало-помалу история Иосифа, проданного братьями, перекрывает убийство Каином Авеля, Моисея в колыбели на Ниле, казни египетские; вместе с почти уже бескрайними просторами.

Мать объясняет нам, какой народ действует в этой поэзии, что он всегда от мира сего, что она познакомилась с ним в детстве, и для нас это сотворение мира, а стало быть, Эдемский сад и выходящий оттуда народ, - что ей тогда известно, помимо того, что знают ее братья и сестры, про обхождение Гитлера с этим народом в Польше? - в то время как я пробуждаюсь и с дрожью участвую в его изначальной эпопее: мы, дети, являемся в ту пору этим народом, есть лишь один народ, или даже нет еще ни одного. Первый человек - Адам, мы можем назвать имена его прямых потомков, читаем, слушаем об их деяниях, но что же это за народ с его патриархами, судьями, царями, походами, гневом, загадочными страстями?

Это первый мир, который я открываю наряду с тем, что вижу вокруг; почти все считалки меня пугают, в отличие от неопалимой купины, я так пристально смотрю на ее изображение, что она искрится и потрескивает. Мне издавна хорошо лишь с этими предками, Благовещение, Рождество, Богоявление ближе оттого, что разыгрываются перед нами во время церковных служб на святках. Мы из того же народа, что и Христос, который происходит от Давида, происходящего от первого человека Адама. И поскольку Христос - еврей, его Отец, Господь, тоже еврей.

В то время как я начинаю запоминать различные места у нас дома, снаружи и внутри, представлять их, не видя глазами, я помещаю отдельные, наиболее существенные эпизоды Библии в эти, уже хорошо знакомые мне места.

Горящий навоз я превращаю в неопалимую купину; провожу армию фараона по наполненной водой или высохшей расселине на уровне глаз, словно между водными стенами Чермного моря; с неба определенных оттенков, розового либо золотистого, по-новому и неожиданно свежего, безмолвнее обычного, падает манна - снег, булочки, крошки, - я ощущаю ее на плечах, могу взять в руку; тяжелая золоченая игрушка становится Золотым тельцом, поваленный грозой километровый столб - скрижалью Завета; мало того, сияющий просвет меж облаками олицетворяет вход в божественный чертог, наше «грядущее» место назначения.

Но что такое «грядущее» для маленького ребенка, которого не бомбят на дороге, не везут в вагоне для скота, не загоняют в газовую камеру?

Мать говорит нам о скором избавлении - Израиль, освобожденный от фараона, Франция, освобожденная от Гитлера, - но как мы, малые дети, ощущаем несвободу того, что еще не умеем очертить: Франции? Однако образ лестницы Иакова с подземной темницей, лестницы, устремленной в небесную высь - к свободе, - и горний свет кажутся мне тогда, скорее, олицетворением надежды, теплящейся в сердце матери, нежели той преемственности, которую я пока не в силах постичь.

Из рассказа о Вавилонской башне и по отзвукам некоторых немецких голосов я понимаю, что другие говорят на иных языках, и что, помимо нас, есть много разных людей.

Зимой 1943-44 годов сент-этьенские польки, опасаясь бомбардировок, поднимаются из долин Ондены и Жье в так называемые «добрые края», по ту сторону массива Пилат, на наш, южный склон, к предгорью Роны, дабы поговорить с нашей матерью на родном языке. Где они спят в деревне? Где прячут своих детей? Утром они устраиваются у нас, между кухней и гостиной, на табуретах, в платьях, корсажах и ярких шалях, и вяжут пеструю шерстяную одежду. Они много разговаривают между собой и хватают нас, когда мы бегаем по квартире. Наша мать отвечает им, попутно ухаживая за нами вместе с нашей горничной Жанной, принимает и делает телефонные звонки - о серьезности положения можно судить по голосу и объяснениям, нередко на патуа, разновидности франко-провансальского диалекта, по тому, как сообщаются имена и местожительства пациентов кому-то в горах, кто затем передает их нашему отцу, когда он заходит в такое-то кафе, магазин, бар.

Моя мать отвечает всегда задумчиво.

Как-то вечером той же зимой я лежу, отдыхая после трудной клизмы: наша мать сидит у моего изголовья и поит меня из миски бульоном. На улице ночь, снег и тишина, не считая божественной горной реки со звенящим льдом: инструменты для промывания все еще блестят на полу в углу комнаты. Мать кладет руку, нагревшуюся от миски, на мой больной живот; на набережной слышны громкие голоса: пульс матери на запястье ускоряется; дверцы хлопают иначе, нежели в гражданских автомобилях, голоса усиливаются, устремляясь с напором горной реки из моих ушей прямо в нутро: дьявольская речь посреди ледяной речи Бога Отца.

*

В марте 1944 года Юбера, угнанного через Компьень в Германию, переводят из лагеря Нейенбремме под Саарбрюккеном - систематические изнуряющие упражнения, ползание, тяжести, стойка на кончиках пальцев в течение многих часов, палочные удары, пинки, утренние и вечерние переклички, собаки, виселицы; сто граммов хлеба и тарелка травяного супа в день; три пятых заключенных погибают уже на пятую неделю; никто не выживает дольше трех месяцев; Юбер держится восемьдесят шесть дней - в лагерь Ораниенбург-Заксенхаузен [31] Ораниенбург-Заксенхаузен - нацистский концентра
ционный лагерь, расположенный рядом с городом 
Ораниенбург в Германии, близ Потсдама. Создан
в июле 1936 г. Число узников в разные годы дохо¬дило до 60 тыс. человек. На территории Заксен
хаузена погибло различным образом свыше 100 
тыс. узников. Освобожден советскими войсками
 22 апреля 1945 г. под Берлином, куда помещают старшего сына Сталина, Якова, кончающего там с собой [32] Джугашвили, Яков Иосифович (1907-1943) - стар
ший сын И. В. Сталина. По одной из версий, погиб 
при попытке к бегству. .

В апреле Филипп, продолжая руководить «Защитой Франции» (суровые и тревожные редакционные статьи он подписывает « Indomitus» [33] Непокоренный (лат.). создает партизанское движение Сены-и-Уазы, что облегчает наступление союзников на Париж.

31 мая 1944 года, Revier [34] Санчасть ( нем .). лагеря Заксенхаузен: пожилой господин де Вомкур, заключенный участник Сопротивления, находит тело Юбера, больного туберкулезом, потерявшего две трети веса и умершего от инъекции фенола [35] Фенол (карболовая кислота) - яд, вызывающий
нарушение функций нервной системы. .

В июне 1944 года Сюзанну, сестру моего отца, арестуют в Париже во время перевозки удостоверений личности для еврейских семей; ее три дня пытают в гестапо на авеню Фош, а затем угоняют через Компьень в Равенсбрюк, Бранденбург. «Nacht und Nebel» [36] «Nacht und Nebel» (.нем. «Ночь и туман») - директива Гитлера от 7 декабря 1941 г., подписанная 
и приведенная в исполнение Главнокомандую
щим вооруженных сил Германии Вильгельмом 
Кейтелем. Разрешала похищение антинацистских 
политических активистов на всей территории, 
оккупированной Германией. . Газовая камера, кремационные печи, экспериментальный блок - пересадка костной ткани молодым польским участницам Сопротивления. Избитая, голодная, псы кусают за ноги. Иногда по воскресеньям, когда охранникам скучно, заключенных девочек, девушек, женщин, старух заставляют раздеваться и ходить нагишом перед ними - вооруженными, пьяными, с собаками на поводках: смеясь и рыгая, солдаты обсуждают наготу каждой заключенной.