Анатолий Курчаткин - Чудо хождения по водам

До В. мало-помалу доходило.

– Христос! – воскликнул он. – Сравнили. Христос и я. Даете!

– Нет, ну а по воде… – снова заспотыкалась барби. – По воде кто еще… Да что вам… что стоит… жалко разве?

– Послушайте… – подала голос Угодница. О, что это был за голос! Смирения, звучавшего в нем, хватило бы на целый женский монастырь. – Я вас очень прошу. Пожалуйста! Вся надежда на вас. Вы наш последний шанс. Я знаю вас: вы добрый! Вы не откажете. Вы не можете отказать. Пожалуйста!

– В чем не откажу? – смятенно отозвался В. – Прикоснуться ко мне?

– Хотя бы прикоснуться! – Словно огненный столп вырвался из-под смирения Угодницы. Она рванулась к В., – и вот уже стояла перед ним на коленях, ноги его туго спеленуты ее руками, прижималась лицом к его бедру и жарко шептала – что-то вроде того, показалось В.: – Исцели меня! Верую! Исцели меня! Исцели меня, исцели меня, исцели!..

– Да вы что! Прекратите! Пустите же! – стал было отрывать ее от себя В., но на нем висели уже все посетительницы приемной. И эта куча-мала женской плоти стрекотала хором цикад: исцели! помоги! устрой!

Эта куча-мала бросала его из стороны в сторону, пригибала к земле, ему недоставало сил держать их на себе. Настал миг – и он рухнул, придавив собой сразу двух или трех своих почитательниц, а сверху, не желая отрываться от него, валились остальные.

В. судорожно барахтался внутри кучи-малы, пытаясь встать, барахтался в тех же попытках прекрасный пол сверху, но ни одна из невольных наездниц по-прежнему не желала отнять от него рук, и все попытки подняться оказывались безуспешными. Женщины под В. начали между тем вопить от боли; должно быть, и страха. Впору было заорать и ему.

Но вдруг В. ощутил, что груз тел на нем стал стремительно уменьшаться. Ему становилось легче, легче, и вот наконец он сумел вскочить. Его обожествительницы, дробно стуча каблуками, стаей неслись из приемной, теснясь в дверях и отталкивая друг друга, а чуть в стороне, держа руки на сверкающих никелем колесах двумя кренделями, сидел в своем мобильном кресле, взирал на В., воздев горе изумленными скобками брови, директор по связям с общественностью.

– Картина, достойная кисти Босха, – произнес он, удостоверясь, что В. в состоянии услышать его. – Или Гойи. А? – Рыхло-могучие его щеки потекли к ушам в полноводной улыбке. – Как ты сам-то считаешь?

– Персонажи считать не могут, – оправляя на себе одежду, пробурчал В.

Директор по связям, сняв с никеля свои похожие на лопату сталевара руки, звучно хлопнул ими перед собой. Полноводная улыбка захватила, казалось, все его могучее крупное тело.

– Отличный ответ! Персонаж. Участник, а не зритель. Великолепно замечено. Все больше и больше мне нравишься! Неужели попытка группового изнасилования?

– Почти, – ответил ему В. – Благодарю за своевременное появление.

– И я тебя ответно! – воскликнул директор по связям – что, надо думать, было простой формулой вежливости. – Пойдем-ка вот в кабинет, расскажу, что и как.

– Какие указания? Вас не тревожить? – возникла в поле зрения потрепанного В. бывшая до того неизвестно где барби-секретарша. Хотя едва ли это сейчас была барби. От той у нее осталась лишь ее восхитительная белокурость. А в остальном это была жалкая, с дрожащим голосом обыкновенная тетка средних лет, страшащаяся гнева своего начальника за происшедшее в его приемной безобразие.

– Как обычно, – отозвался директор по связям на вопрос секретарши, кладя свои лопаты на никель колес. Он, казалось, не заметил случившейся с ней метаморфозы. – И кстати, кофейку нам, капучино, такой нехилый, ну, в общем, – чтоб райское наслаждение. Сразим босховского героя. Ага?!

– Ой, да… конечно, – так вся и протрепетала небарби-секретарша.

В. с директором по связям вошли-вкатили в кабинет, и директор, крутя колеса в направлении своего стола, проговорил огорченно:

– Нет, ты видел ее? Школишь их, школишь, прививая породу, а они все как дворняжки. Это она всех этих сюда натащила?

– Я не знаю, – автоматически защитил В. секретаршу. А и в самом деле ему не было известно, как эти все оказались в приемной.

– Не знаешь, не знаешь… – проворчал директор по связям. – Чего они от тебя хотели? – прекратил он крутить колеса, принуждая остановиться и В.

– Хлеба и зрелищ, – сказал В. – Метафорически говоря. Так я понимаю.

Директор по связям некоторое время молча глядел на него, потом погрозил ему пальцем.

– Востро'й, ты вижу. Востро'-ой. Нравится мне это. А и не знаю, хорошо ли, что востро'й.

Подкатывая к своему столу, директор по связям снова затормозил.

– А что ты тут вообще? Тебя кто обязал здесь сидеть? Что тебе делать? Свободный график, я же сказал!

В. смотрел на своего нового начальника с недоумением.

– Как свободный график? Хочу – пришел, хочу – не пришел? Так?

– Чего ж не так?! – возмутился директор по связям. – Зачем ты здесь нужен? Понадобишься – будешь вызван. Что тебе тут сидеть? Ворон считать? Вороны на улице летают. Сиди дома у окна и считай, если хочешь.

Сидеть дома, заниматься неизвестно чем, когда весь завод на смене, все работают, вкалывают, создают, – такое в голове у В. не укладывалось.

– Странно как! – вырвалось у него. И дурацкий же, надо думать, видок, был у него при этом.

У директора по связям, однако, не шевельнулась ни одна мимическая мышца.

– Ты лицо завода. Не ноги, не руки, не печень-почки там. У всякой части тела, у каждого органа своя роль. На заднице сидят, но наружу ее не выставляют. Если задницу наружу выставить, то это будет воспринято как? – Вот здесь директор по связям с удовольствием захмыкал. – Задница пусть сидит себе на своем месте от звонка до звонка, а лицу звонок не указ. Я, видишь, не лицо, а только сейчас на службу качу. Имею право! Привыкай к новой жизни.

Привыкай! – эхом раскатилось в В. К новой жизни! К новой жизни!.. До чего неуютно было ему в этой новой жизни.

– Кстати, – изрек директор по связям, когда уже не только сам, но и В. сидел за своим рабочим столом – по-прежнему не зная, что ему делать, и занимая себя ожиданием капучино, – я сейчас только что от генерального. Благодарность тебе от него. Пошли, пошли звонки, запросы посыпались, предложения. Из-за границы даже. А это всего лишь одна пресс-конференция. То ли будет, когда раскрутимся по-настоящему.

– Что значит “по-настоящему”? – спросил В.

– По-настоящему – значит, придется попахать по-настоящему, – отозвался директор по связям. – Поелозить по командировкам – на восток и на запад, юг и север, повыступать перед заказчиками, вприсядку перед ними потанцевать. Лицо – это не просто себя под объективы выставлять, это труд. Напашешься вволю, я позабочусь. – Директор по связям гоготнул.

Явление капучино на подносе в высоких узких чашках тончайшего белого фарфора с золото-голубыми виньетками ознаменовалось новой метаморфозой секретарши. Это была не тетка с троллейбусной остановки, терпеливо ожидающая прихода бесстыдно запаздывающего транспорта, а вновь надменно-холодная пластмассовая барби. Я не дворняжка, я породистая, породистая, породистая – так и исходил криком весь ее облик. И не к В. же был обращен ее вопль. Больше такого не повторится, я не позволю себе, подавая капучино директору по связям, сообщала она ему своими дивно-изысканными движениями. В. его чашка была подана с такой гримасой, словно он все-таки обернулся тем самым Лох-Несским чудовищем, которого она видела в нем при первом появлении у себя в приемной.