Владимир Колковский - В движении вечном

… В полной прострации, будучи по ту сторону добра и зла, Игнат не-слышно открыл дверь в маленький служебный кабинет, узкий и продолговатый. Сразу у входа располагалась секретарша, молоденькая рыжеволосая девушка с пишущей машинкой на рабочем столике, она стучала по клавишам непрерывно, ритмично и звучно. Сам Егор Сергеич сидел у окна, что заменяло прозрачно собой более чем наполовину дальнюю стену комнатки, сидел за рабочим столом куда больших размеров, загруженным до невозможности различной бумажной и папочной массой.

— Что у вас? — оторвавшись рассеянно от бумаг, взглянув мельком, спросил он.

— Круглова третий незачет поставила.

Игнат выговорил просто и коротко, словно сообщил всего лишь нечто повседневное, малозначительное. Сообщил с каким-то усталым безразличием, ни на что уже не надеясь, подытожив реально «актив». Три незачета есть три незачета. Выгонять пора по закону, да и то словечко, конечно, прибавилось. То словечко, то самое… что удержался, не высказал. Наверняка доложила.

Егор Сергеич оторвался от своих бумаг окончательно. Теперь он глядел пристально, с легким прищуром, словно взирая в самую глубь.

— Вы… вы себя очень грубо вели.

Он произнес эти слова очень спокойно, подбирая слова, но взглянув еще пристальней.

— Она меня уже…

Игнат отвечал коротко, как выдохнул из самой души. Он не завершил, не отыскав нужного слова, но внешне выговорил с прежним безразличием, с прежней безграничной усталостью.

Старый полковник смотрел на него пристально. Он мог, он был должен сейчас просто подготовить приказ, но этот битый мужик с чем-то детским в лице много пожил и многое знал. Он услышал очень мало слов, но он увидел в глазах и прочитал. Он пожил немало, и он умел читать.

И он принял решение.

— Зачет можете попытаться сдать вашему лектору, — сказал он. — На экзамене… у лектора есть такое право.

Там, внизу, в этой темной мрачной как склеп аудитории, наконец-то обрушилось. Обрушилось, наконец, то, что нависало так тягостно, неотступно, вживую резало долгие месяцы.

— Теперь вас должны отчислить, — нарочито печальным и немного торжественным голосом объявила Круглова.

И тот час нахлынуло адовым, повергнув мгновенно в опустошительный, тягостный шок. Постыдное возвращение в родной поселок, возвращение спустя! — спустя лишь полгода после долгожданной победы, лица родителей, смешки и сплетни исподтишка… Это нахлынуло в мгновение адовым, опустошило, зомбировало.

Долгие минуты он поднимался медлительно наверх, ватными, словно чужими ногами едва ступая по ступенчатой лестнице, ступая выше и выше… Но чем выше он поднимался, тем становилось светлее, воздушнее, солнечнее.

И свет, и солнце подарили новую надежду.

Дома в маленькой комнатке никого не было. У Мишки, третьекурсника рыжего сессия закончилась, и он уехал на каникулы. Борька, как и обычно допоздна готовился к последнему экзамену в университетской библиотеке. Игнат в одиночестве присел привычно на свою железную панцирную койку. Снова достал листки с решениями последних двух задач.

За что?

За что такой крест, диагональный красный? В который раз это даже ин-триговало, в который раз была полная уверенность, что какого-то заметного серьеза он допустить просто не мог.

В первой задаче он отыскал довольно скоро. И это действительно была никакая не ошибка, а механическая оплошность, которая, однако, привела в итоге к неправильному ответу. Но вот вторая задача! — вторая задача была решена верно, пускай и с исправлениями путаными, но решена она была верно и без малейших неточностей. Игнат проверял и проверял раз за разом, но это было именно так. Кроме того, теперь эта задача казалась ему очень знакомой, ведь за последние месяцы он перерешал их уйму бессчетную из всевозможных учебников и пособий.

Где-то, где-то… где-то он ее видел.

Игнат принялся лихорадочно ворошить пособия и… действительно! Действительно вскоре обнаружил в одном из них именно эту задачу. С замиранием сердца открыл он ответы…

— Да… твою мать! — вырвался разом нутряной звериный крик.

И тот час же, точь-в-точь в миг этот самый, как по команде распахнулась настежь входная дверь, и целая делегация сплошь из мужчин представительных, возрастных, в строгих костюмах и галстуках во главе с комендантом общежития мгновенно наполнила его крохотную комнатку. Заступив лишь несколько шагов за порог, передние выдвинулись почти на середину, ошарашено взглядывая на обезумевшего одинокого крикуна:

— Что происходит?!. Мо… молодой человек, с ума вы сошли?

«Это что еще?!… кто?… откуда?» — сидя на кровати, снизу вверх, точно также ошарашено взглядывал и тот.

А было «это»…

Было это всего лишь очередной плановой проверкой из ректората, приход которой в их самую обычную на этаже рядовую комнатку по какой-то дикой нелепой случайности совпал с его душераздирающим матерным воплем.

— Все общежитие на уши, как так кричать? — приступил комендант, мужиковатый высокий малый из студентов постарше. — Фамилия?… факультет, курс, группа?… ваш пропуск, пожалуйста!

Но Игнат уже полностью пришел в себя, и он тот час ринулся в бой. Под впечатлением того, что увидел в задачнике, он заговорил в ответ убежденно, почти яростно, выплескивая разом море, океаны энергии. Теперь его состояние было сродни аффекту, когда от былого безразличия не осталось и следа; теперь! — теперь на его стороне был праведный гнев, и это теперь был его козырь. Козырь весомейший, обозначенный красным на белой бумаге, а значит именно тот козырь, который возможно вполне конкретно предъявить.

Он говорил о Кругловой, тыча всем сразу и каждому по отдельности исписанные листки, тыча перечеркнутую красным задачу. Показывал точно такую же задачу в учебнике, отворачивал тут же ответ, тыча пальцем в значки и цифры книжные, совпадающие с абсолютной точностью со значками и цифрами перечеркнутыми. Он говорил так несуразно, неразборчиво, сбивчиво, что совершенно невозможно было толком понять, но эти взрослые ученые мужики со степенями научными его поняли.

Они поняли главное.

Они поняли, что этот взбалмошный странный паренек говорит так несуразно, неразборчиво, сбивчиво, но… искренне! Они поняли, что заорал он вдруг вот так совершенно непозволительно для советского студента вовсе не спьяну или причин иных, легкомысленных, а заорал вот так потому, что на грани. Они увидели ложь и ложь чудовищную, ложь ту самую, от которой и вправду «завоешь», и в этом снова, снова было спасение.

За этот вопль истошный его запросто могли отчислить по докладной, но Игнат в итоге отделался лишь смешным наказанием. И смешным уже потому, хотя бы, что пришло оно уже после — после того, когда все повернулось. По распоряжению коменданта он отделался в итоге лишь двухчасовой уборкой прилегающей территории вокруг своего небольшого общежития.